Это же придорожная забегаловка.
– Мне доводилось есть в местах и похуже. – Неожиданно накатывает усталость. Я снова жму на кнопку и, когда стекло опускается, командую: – Остановите у ресторана.
Краем глаза замечаю, как она кивает. От этого волосы падают ей на грудь, будто лаская. Я стискиваю зубы. То, что ей приходится давать добро на каждую мою просьбу, бесит. Да всё бесит по факту. Я думал, что будет легче.
Выходить в жару нет никакого желания. Но жрать реально хочется так, что начинает подташнивать. Тормозим прямо под огромной деревяной вывеской «У Мыколы». Хлопают дверцы. Аромат борща сбивает с ног, стоит только выйти из тачки. Я иду на него, как бурундук Рокки из древнего Диснеевского мультика на сы-ы-ыр-р-р. В какой-то момент забываю даже о своей спутнице. О хороших манерах вспоминаю, лишь когда пальцы касаются прохладной ручки двери, ведущей внутрь. Пропускаю Евгению Александровну вперёд. Не знаю, что пахнет лучше. Или кто…
Девочка-официантка выбегает из-за стойки, радостно сверкая глазами, но её улыбка в значительной мере блекнет при виде меня. Может быть, она гадает, что связывает такую женщину и такого… мужчину. Остаётся лишь плотней сжимать зубы, чтобы её не одернуть. Ее любопытство понятно. Мы же в провинции.
– Нам бы столик у окна. И два меню.
– Да, конечно.
Два заламинированных листа, что спустя минуту ложатся на аутентичный рушник, покрывающий тяжелый деревяный стол, меню назвать можно если только с натяжкой.
– Мне борщ со сметаной, нарезку, жаркое… А компот с чем?
– Со свежими ягодами.
– Давайте. И водки, – заключаю, откладывая меню в сторону.
– Сколько водки-то? – вздыхает девица.
– Графин.
– Хлеб нужен? Пампушки? У нас вкусные, с чесноком и зеленью.
– Обязательно, – включается в диалог Евгения. – Штук шесть, да? – это ко мне. – Я тоже буду борщ. А холодец у вас настоящий?
– Самый что ни есть.
– Тогда холодец с хреном.
Чёрт. Ей удаётся меня удивить. Смотрю на Евгению Александровну чуть дольше, чем это следовало, и вдруг натыкаюсь на такой же изучающий взгляд усевшихся чуть поодаль от нас охранников.
– А фамилия, Евгения Александровна, у тебя есть?
Наверное, до неё доходит, что сидеть в помещении в солнцезащитных очках не самая лучшая идея. Она не спеша их снимает и, не глядя на меня, отвечает:
– Конечно. Воскресенская.
И вот, наконец, она поворачивается и… Наверное, она и носит очки, потому как знает, насколько отталкивающим её взгляд кажется окружающим. Под ним вмиг становится неуютно, как под рентгеном. Обычно так смотрят понравившееся кино, но никак не на человека. Да и вообще они какие-то ненормально большие. Её глаза… Подавив в себе желание отвернуться, бросаю:
– Воскресенская? Дочь самого Александра Николаевича?
– Александр Николаевич – мой отчим.
– Вот как? Тогда почему вы сами не возглавили этот проект?
– Потому что это слишком ответственное поручение.
– Неужто кто-то сомневается в вашей компетентности?
Евгения крутит в руках солонку.
– Всё дело в возрасте. Считается, что я для этого слишком молода.
Так-так, похоже, моя новоявленная заместительница намекает на мой возраст? Весело.
Приносят еду. Рублю борщец и исподтишка за ней наблюдаю. То, что она берёт ложку и начинает есть, становится для меня полной неожиданностью. Думал, побрезгует. Наливаю водку себе и, подумав, ей.
– Ну, за родителей?
Тоже думал – не станет пить… А она, чуть помедитировав над рюмкой, лихо опрокинула горькую вслед за мной.
– За родителей. Кстати! – щёлкает длинными пальцами. – Я же совсем забыла. Меня просили передать вам телефон. Вдруг вы захотите связаться… – Я резко вскидываю взгляд, мол, осторожно! Евгения кусает щёку и скомкано заканчивает: – Ну, я не знаю. С кем-нибудь захотите. С родителями, если те живы, или с друзьями. Вот, сейчас… – открывает сумочку, достает последней модели айфон.
Я медлю перед тем, как протянуть за ним руку. Ловлю на себе очередной любопытный взгляд официантки. Даже интересно, что она обо мне подумала. Что я жигало, который зачем-то примерил на себя роль бомжа? Губы кривятся в ироничной улыбке. Привстаю, подаваясь бёдрами вперёд, и засовываю телефон в карман джинсов. Может, я выдаю желаемое за действительное, но в процессе этой возни мне кажется, будто взгляд помощницы на секунду задерживается на бугре в моем паху. Наши глаза встречаются, и я понимаю, что ошибся. Она выглядит абсолютно равнодушно. С таким же успехом меня могло здесь и не быть.
– Телефон – это хорошо. Но я хотел бы увидеться с матерью лично.
– Боюсь, сейчас это невозможно.
– Кто это решает? Я хочу поговорить с ним.
Нет, я не думал, что меня так спокойно отпустят в другую страну, но… Я у матери единственный, очень поздний ребёнок. Сколько лет жизни ей стоила моя отсидка – я даже думать не хочу. Кажется, её голос становится всё слабее день ото дня. Я почти уверен, что если не потороплюсь – опоздаю, и это меня грызёт, пожалуй, больше всего другого.
– Сергей Зурабович, давайте мы сейчас отложим этот вопрос и сосредоточимся на деле. Если оно сдвинется с мёртвой точки, можно будет о чём-то говорить, а пока…
А пока скажи спасибо, что тебя выпустили.
Будь оно всё проклято! Наливаю себе ещё и махом осушаю рюмку. У Евгении пиликает телефон, она косится на экран и на миг её губ касается нежная… такая нежная улыбка.
– Что ты заканчивала? Где набиралась опыта? – резко интересуюсь я. Евгения вскидывает равнодушный взгляд и ровным тоном оглашает, так сказать, весь список. Список впечатляет.
– И знаете, я ведь даже в вашем офисе успела отметиться, – неожиданно замечает она в конце. Я сильней сжимаю в руках приборы. В зоне нож нам, естественно, не полагался, и прямо сейчас в руке он ощущается абсолютно чужеродным предметом.
– Каким же образом?
– Я у вас стажировалась.
– Правда?
– Целых три месяца.
– Не помню, – отрезаю я и тянусь за графином, чтобы выплеснуть в рюмку остатки. Пью. Водка уходит, словно в пустую землю.
– Неудивительно. С вами работала большая команда профессионалов. А меня
