Глаза Анта впились в мою макушку, ревность подняла свою уродливую голову внутри него. Но к черту это.
Он должен знать, что она мне небезразлична. И, черт возьми, он и так уже хранит достаточно наших секретов прямо сейчас. Что значит еще один?
Она ахает, и Ант делает шаг вперед, когда мои пальцы сжимаются вокруг ее горла.
— Я прошу прощения, если мы были слишком грубы с тобой, Ангел. Если мы напугали тебя. Но что-то подсказывает мне, что ты бы не поехала добровольно, если бы мы подъехали на фургоне и сказали тебе садиться на заднее сиденье.
Она нервно сглатывает, ее пульс бьется под моими пальцами.
Мне не нужны ее слова. Я могу прочитать ее ответ в глубине ее глаз.
— Убирайся, — выдыхает она.
— Анг—
— Нет, — кричит она, толкая меня в грудь, заставляя отступить. — Ты не можешь этого делать, Николас, — насмехается она. — Ты не можешь прятаться от меня, контролировать меня. Отнимать у меня мои решения, даже если это из-за твоей гребаной потребности защитить меня.
Мои губы приоткрываются, чтобы ответить, но я быстро понимаю, что у меня нет ответа, который она даже подумала бы принять прямо сейчас.
— Давай, чувак. Давай дадим ей немного пространства, — говорит Ант, вставая на ее сторону и направляясь к двери.
— Ты ничего не ела. Тебе нужна еда.
— Я буду жить, — усмехается она, делая массивный шаг назад, заставляя меня опустить руку и убрать свое прикосновение от нее.
От нее исходит ненависть. И хотя я мог бы презирать то, что она направлена на меня. Я все еще отказываюсь отступать.
Быть здесь, когда она не знает, где находится на самом деле, — это правильное решение прямо сейчас.
— Я знаю, ты не понимаешь, — шепчу я. — Но все, что я делаю, — это чтобы защитить тебя.
— Ты прав, — шипит она. — Я не понимаю. И знаешь почему? Потому что никто не доверяет мне правду. Никто не думает, что я смогу с этим справиться.
— Нет, это не—
— Это то, о чем ты думал, когда покрывал меня своей кровью в моем душе? — У Анта перехватывает дыхание позади меня от ее слов, но пошел он. Мне было бы насрать, если бы она заставляла его слушать все, что мы делали вместе. Это просто поможет доказать ему, кому она принадлежит. — Ты сделал это, потому что думаешь, что я слабая?
— Нет, я не думаю—
— Тогда скажи мне гребаную правду, Деймон. Обо всем. Это чушь собачья.
Что-то на полу привлекает ее внимание. Она наклоняется, чтобы подхватить это, прежде чем что-то сталкивается со стеной прямо рядом с моей головой.
Я опускаю взгляд, когда камень с мягким стуком падает на ковер.
— Убирайся нахуй от меня. Меня не интересуют слова, которые слетают с твоих губ, пока это не правда.
— Я никогда не лгал тебе, Ангел.
— Ты лжешь всем каждый чертов день своей жизни, Николас Деймос.
Она поворачивается ко мне спиной, обрывая нашу связь.
— Пойдем. Мы оставим твои вещи у двери, Калли. Мы будем на кухне, если ты проголодаешься.
— Тебе следует уйти, Ант. Находиться здесь опасно. Если кто-нибудь найдет—
— Я знаю, что делаю, Калли. И Деймон прав. Твоя безопасность здесь важнее всего.
— Если бы это было правдой, ты бы не проводил со мной время. Ты так же хорошо, как и я, знал, какой опасности мы себя подвергаем.
— То, что происходит, не имеет к нам никакого отношения.
Рычание вырывается из моего горла при его словах.
— Но, если бы не мы, ты, возможно, сейчас не так приятно проводила бы время.
— Приятно? — выплевывает она, разворачиваясь обратно и бросая на него убийственный взгляд. — Ты думаешь, что быть накачанной наркотиками — снова, — она пронзает меня взглядом, — брошенной в фургон и привезенной сюда против моей воли — это мое представление о приятном времяпрепровождении?
— Могло быть хуже, уверяю тебя.
— Неважно, — усмехается она, снова отворачиваясь от нас.
— Ангел? — вздыхаю я, когда Ант ускользает, как она и просила.
— Мне это не интересно. Просто оставь меня в покое.
3
КАЛЛИ
Он стоит позади меня, пристально глядя на меня, безмолвно умоляя меня повернуться к нему в течение самого долгого времени.
Но потребуется нечто большее, чем магнетическое притяжение, которое всегда между нами, чтобы заставить меня сдаться на этот раз.
Он зашел слишком далеко.
В основном я была за то, чтобы прыгнуть с ним в сумасшедшую поездку. Но это…
Это чертовски безумно.
Я в опасности. Это вполне может быть правдой.
Итальянцы преследуют меня в отместку. В это не так уж трудно поверить.
Но он мог бы поговорить со мной. Он мог бы загнать меня в угол в том переулке и объяснить.
Если бы он сделал это достаточно хорошо, я, возможно, даже согласилась бы, чтобы меня бросили в кузов фургона.
Ему не нужна была театральность, чтобы уберечь меня.
Если бы он сделал то, чего я жаждала от него в течение нескольких дней — черт возьми, месяцев — и просто поговорил со мной, открылся, сказал мне правду… тогда я была бы, как пластилин в его руках.
Но нет.
Ему пришлось изобразить сумасшедшего дьявола на моей заднице.
Но в конце концов, он должен понять, что у меня есть черта упрямства, которая может соперничать с его, и он отступает, не сказав больше ни слова.
Как только я уверена, что он ушел, я оборачиваюсь, обнаруживая сумку, которую он оставил для меня, на полу у двери.
Мое тело болит при движении, усталость и затяжные последствия того, чем он меня накачал, делают мои движения вялыми.
Потянув за молнию, я заглядываю внутрь, понятия не имея, чего ожидать.
То, что я нахожу, заставляет меня в шоке упасть на задницу.
Прости, Ангел.
Мне нужно, чтобы ты доверяла мне, потому что мир без тебя в нем не стоит того, чтобы в нем жить.
Весь воздух вырывается из моих легких при его словах. Слезы наполняют мои глаза, и комок, такой огромный, что я с трудом сдерживаю дыхание, поднимается к моему горлу.
Залезая в сумку, я достаю его записку — разумеется, вместе с летучей мышью-оригами — и свой iPad, пытаясь сдержать свои эмоции.
Я терплю неудачу, главным образом потому, что в ту секунду, когда мой взгляд снова падает на его беспорядочные каракули, из моего горла вырывается отвратительный всхлип.
Замешательство, разочарование и предательство — все это война внутри меня. Но больше всего меня разрушает моя потребность в нем. То, как сильно я хочу распахнуть эту дверь и зарыться в его объятиях, заставляет меня рыдать, как ребенка.
Я не должна была так сильно нуждаться в нем. Я не должна была хотеть его после всего, что он сделал. Но этот сломленный, испуганный мальчик зацепился за что-то глубоко внутри меня, и я не могу его отпустить.
Все еще сжимая записку в руке, я снова заползаю на кровать и просто даю волю слезам, которые все еще требуют пролиться.
Я делаю шаг вперед, и Деймон немедленно делает шаг назад. Как будто он боится меня, все время пытаясь убедиться, что я боюсь его.
У меня от этого кружится голова. Но сколько бы раз я ни пыталась разобраться в этом мальчике, мне это никогда не удается. Он слишком запутанный. Слишком… отличается от других.
Подарите моему брату, моему двоюродному брату игровой контроллер или футбольный мяч, и они будут счастливы часами.
Но, кажется, ничто не делает Деймона счастливым. На самом деле, все, кажется, делает его грустным.
Ему грустно в школе, дома, когда он играет с моим братом.
Я не знаю почему, но я хочу видеть его улыбку.
Он такой милый, когда делает это. От этого его глаза загораются, как будто они сделаны из серебра, и у него появляются две ямочки, которые обычно скрывает его хмурый вид.
— Тебе нужно уйти, — говорит он, его голос тише, слабее, чем я привыкла, и я ненавижу, что его отец имеет власть так поступать с ним. Лишить его уверенности в себе и заставить сбежать.
