Миша испытывал ненависть к США с младых ногтей. Еще бы! В новостях только и говорили о том, что американцы кого-то разбомбили, кого-то замучили, кого-то посадили в тюрьму за политические убеждения… К тому же они постоянно грозились развязать ядерную войну и одним ударом расправиться с СССР.
— Прости, ты не мог бы мне помочь? — обратился Алекс к Мише.
— Ну? — почти враждебно отозвался тот.
— Я не знаю, сколько нужно варить эти пельмени. На упаковке почему-то не было рецепта.
Миша заглянул под крышку и вдруг понял, что никогда себе не простит, если не подшутит над американцем.
— О, да они у тебя все порченые! — печально произнес он.
На лице Алекса отразилось полное непонимание.
— Почему?
— Если пельмени всплыли, значит, они того-с…
— Но они же все всплыли!
— Не ешь, отравишься на фиг.
Разочарованию американца не было предела.
— Тогда почему их продают в магазинах?
— А это для собак. Знаешь, у кого есть большие псы, так им очень удобно. Сварил кастрюлю тухлых пельменей — и забот не знай.
Хихикая в душе, Миша взял с подоконника ничейную тарелку.
— Давай я их выкину. А то ведь ты, наверное, не в курсе, где у нас мусоропровод.
Алекс покорно отдал ему свой обед.
— Это странно. Я понятия не имел…
— Ничего, научишься, — пообещал ему Степанов.
— Мишка, ты злодей! — полушутя-полусерьезно сказал Жека, выслушав рассказ о краже пельменей. — Ты мне всю потенциальную клиентуру распугаешь. Разве можно так с гостями столицы поступать?
Миша поделился с ним половиной своей добычи.
— Поживи с мое в иностранном секторе и не такое проделывать будешь. Ну бесит меня, когда наши иностранцам задницу лижут! Иностранцам все можно, им везде зеленый свет. Прикатит какой-нибудь Мумба-Юмба: сначала по стеночке ходит, боится лишний раз рот раскрыть, а потом глядишь — освоился: девочек по ресторанам водит, сам себе козырным кажется. И еще критикует: это у вас плохо, то у вас нехорошо. Не выношу этого!
— Ну, за светлую память Коровина, — поднял свой стакан Пряницкий.
— За Коровина.
Внезапно в замке зашевелился чей-то ключ. Миша с Жекой переглянулись.
— Комендант? — тихо прошептал Пряницкий, пряча бутылку под кровать.
Но это был не комендант: — это был тот самый американец.
— О, так вы мой сосед? — расплылся он в улыбке.
И тут его взгляд застыл на тарелке с пельменями. Твою мать!
— Что же вы мне сразу не сказали, что любите корм для собак? — спросил он, враз переменившись в лице. И, не добавив больше ни слова, исчез за своей дверью.
— Это ты у него спер пельмени? — потрясенно произнес Жека.
Миша кивнул. В его голове все смешалось. Они что там, в международном отделе, с ума посходили?! Это ж додуматься надо: подселить к нему американца! Ну все: теперь ни на какую ответственную должность не устроишься! В любой момент спросят: имел контакт с Западом? Имел. Значит, вполне можешь быть завербованным агентом.
— Слушай, давай его к себе пригласим! — вдруг горячо зашептал Жека. — Познакомимся, поболтаем…
Мишка приблизил к нему ошалевшие глаза.
— Ты что, с ума сошел?! А вдруг он кому расскажет?
— Да ладно, не будь свиньей! — отмахнулся Жека. — Мы его пельмени сожрали, а в ответ даже ста грамм не нальем? Он же обидится!
— Пусть обижается! Ты что, не понимаешь? С американцами могут общаться только специально обученные люди из Интуриста!
— Я его сейчас позову! — ничего не слушая, заявил Жека. — Эй, Алекс! — постучался он к соседу. — Выпить хочешь?
«А наш блок наверняка поставили на прослушивание, — в тоске подумал Миша. — И все наши с Пряницким разговоры уже записаны на пленочку».
В этот момент на пороге появились американец с Жекой.
— Осторожно! Тут в углу у Степанова удочки стоят, не запнись, — заботливо кудахтал тот. — А здесь у нас лыжи… Не смущайся, будь как дома. Мишка, наливай!
— Я — Жека! — представился Пряницкий, протягивая Алексу руку. — Надеюсь, ты не обижаешься на нас? Мы же просто пошутить хотели.
— Нет-нет, — заверил его Алекс. — Я сразу так и понял. А тебя как зовут? — обратился он к Мише.
Тот поднял на него недоверчивый взгляд:
— Михаил Степанов.
Глаза Алекса округлились.
— Неужели?! Тот самый Михаил Степанов?! Я столько о тебе слышал! — Схватив его ладонь, он бешено затряс ее.
Миша ничего не понимал.
— Ты же вроде только-только приехал…
— Мне уже все про тебя рассказали: что ты активный комсомолец, общественник, но при этом… — тут Алекс хитро ему подмигнул, — у тебя всегда можно достать кокаин.
Миша с Жекой переглянулись.
— Кто тебе сказал?!
— Да об этом все говорят! — невозмутимо произнес Алекс. — Не возражаете, если я стащу у вас пару пельменей? А то есть очень хочется.
Миша сидел за столом бледный как мел. Кто мог распустить про него подобные слухи?! Враги? Завистники из советского сектора? Комендантша?
Черт дернул этого американца за язык! Теперь из-за него Мишу потащат в КГБ объясняться насчет наркотиков. Комната-то прослушивается!
А Пряницкому все было нипочем. Он пил водку, хохотал и вовсю кокетничал с новым знакомым.
— Мы из тебя сделаем настоящего московского студента, — клялся он Алексу. — Через месяц ты будешь владеть сорока семью рецептами блюд из картошки и тридцатью восемью — из макарон. Ты будешь знать о тараканах и мышах больше, чем любой средний биолог. Узнаешь, что тараканы — бессмертны…
Миша опрокинул себе в глотку очередные пятьдесят грамм. Нужно было как-то доказывать, что на самом деле он никакой не наркоторговец, что он всю жизнь был идеологически выдержанным и морально устойчивым.
— А что ты думаешь насчет борьбы с агрессивной политикой американского империализма? — наконец обратился он к Алексу.
Тот перевел на него непонимающий взгляд:
— Чего?
— Матом тебя прошу, ну не надо про политику! — поморщился Жека. — Спроси-ка лучше товарища Уилльямса, почем у них, в Америке, джинсы продают?
— Начиная с десяти долларов, — отозвался Алекс.
Жека схватился за сердце.
— Мама дорогая! А на наших барахолках по двести рубликов толкают!
— А курс доллара какой?
— Официальный — шестьдесят копеек, — чуть не плача, произнес Пряницкий. Ему только что открылась страшная правда о несправедливости жизни.
Месть Алекса удалась на славу. Он так и подумал, что комсомольцу и общественнику Степанову дурно станет, если он бросит тень на его незапятнанную репутацию. Алексу и раньше доводилось встречать подобных типов: например, капрал Брэдли тоже впадал в коматозное состояние, если ему намекнуть, что «все знают о его тайных пороках».
Зато во втором русском, Жеке Пряницком, Алекс тут же почувствовал родственную душу. «Аферист и пройдоха, каких свет не видывал, — с уважением подумал он. — Надо будет сойтись с ним поближе. Он наверняка знает, как здесь можно весело провести время».
Без пятнадцати шесть Алекс распрощался с новыми знакомыми и отправился в международный отдел.
От выпитой водки в голове было тихо и глухо.
В США было довольно много эмигрантов из России, но судить по ним о современном Советском Союзе не имело никакого смысла.
В двадцатых — сороковых годах в Америку перебрались белогвардейцы и их потомки — из тех, кто был побогаче и у кого были нужные связи. Но они жили по законам старой, дореволюционной России и знать ничего не знали о том, что в действительности творится в СССР.
А новая волна эмиграции в большинстве своем состояла из евреев, бежавших в США от антисемитизма. Они хоть и являлись плотью от плоти советской системы, но статус национального меньшинства накладывал на них свой отпечаток. Для многих из них слова «русские» и «Россия» никогда не были равнозначны словам «я» и «мы».
Американская пресса тоже не могла с точностью ответить на вопрос: что же это за страна такая — Советский Союз? Полагаться на мнения путешественников и журналистов не стоило — все-таки они были лишь сторонними наблюдателями. А советские газеты и вовсе все запутывали. В них было столько пропаганды, что отличить, что правда, а что ложь, не представлялось возможным.
