меня и отпустили домой. Кир спит?
— Спит, спит, твой Кирюша. С получаса назад просыпался, покапризничал немного, а потом снова уснул.
Я прохожу в маленькую комнатушку.
— Температуры не было?
— Была небольшая. Но я дала ему то, что ты оставила во флакончике, и вроде как подспала температурка.
Шагаю к детской кроватке и, наклонившись, осторожно трогаю вспотевшую головку. Температура действительно спала.
Чмокнув сына в висок, выпрямляюсь и поворачиваюсь к соседке.
— Вы уж простите меня, — шепчу виновато. — Весь сон вам сбила.
— Тю ты, — отмахивается она, запахивая на груди платок. — Какой там сон? Доживешь до моих одиноких лет, так за радость будет понянчиться с ребятенком.
Улыбка слабо дергает уголки моих губ.
— Ну все? Убедилась? Все нормально у нас. Я там борщ сварила. Иди поешь и ложись отдыхай. Как проснешься — приходи. Пусть поспит ребятенок, не тревожь его.
— Спасибо вам, баб Люсь. Даже не представляю, что бы я без вас делала.
— Ты же знаешь, мне только в радость. Ну все. Иди, дочка, иди. Я тоже прилягу, пока есть возможность.
Баба Люся буквально выталкивает меня за дверь, а я лишь усмехаюсь и плетусь в свою комнату. Но едва успеваю упасть на кровать, как мой телефон оживает от звука входящего уведомления.
Я быстро просматриваю спамовое сообщение и тут замечаю непрочитанные от Лены. Щелкаю по нашей переписке.
«Алиса, тут скорая и полиция приехали, я переживаю, что там произошло?»
«Тут какой-то парень спрашивает твой номер. Дать ему? Представился как Илай».
«Тебя уволили?!»
Лежа в одном нижнем белье, я все еще чувствую себя разбитой, и мое недомогание особенно ощущается из-за жары.
Говорят, что утро вечера мудренее.
Но только не в моем случае.
Мало того, что я переживаю из-за перспективы потерять работу, а у моего сына лезут зубки и он капризничает по любому поводу, так еще и на улице самое настоящее пекло.
Прибавьте к этому, что мое единственное окно выходит на солнечную сторону, и получите ад. Мы в самом настоящем кипящем котле.
Поэтому мой сын в одних трусиках шлепает босыми ножками по полу, перетаскивая все свои игрушки ко мне на диван. А я наблюдаю за тем, с каким серьезным выражением лица он занимается важным делом.
Это вызывает у меня улыбку, на которую, казалось бы, нет никаких сил.
— Пись-пись… Мама… — Кирюша бежит ко мне, но не успевает.
Он останавливается и с любопытством опускает голову, наблюдая, как на полу образуется лужица.
Я хлопаю себя ладонью по лбу.
Твою мать…
Но когда слышу шлепающий звук, а затем вижу, как радостно он топчется в этой самой лужице, тут же подскакиваю с дивана и подхватываю ребенка на руки. Уф… такой тяжелый!
Перехватив сына поудобней, я иду в ванную и быстро ополаскиваю его под душем.
Заматываю Кирюшу в полотенце и плетусь обратно в комнату.
В последнее время он максимально противится подгузникам, а если я все-таки надеваю их на него — срывает при первой возможности.
Кладу Кирюшу на диван и под его бессвязное лепетание вытираю на сухо. Поднимаю взгляд на личико сына и залипаю на его густых светлых ресницах и нахмуренных бровях, оттого что он внимательно разглядывает край цветастого полотенца, который теребит маленькими ручками.
В такие моменты я понимаю, что моя любовь к сыну безгранична. Настолько, что я не могу измерить ее.
Касаюсь кончиком пальца его носика, и Кирюша надувает губки, вызывая в моей груди тихий смех.
Потом он выворачивается и, неловко соскользнув на пол, торопливо убегает в противоположный конец комнаты.
Покачав головой, заваливаюсь на диван и пытаюсь собрать себя в одно целое, когда реальность обрушивается на меня с новой силой.
Багиров здесь.
Надолго?
И зачем?
Как сложилась его жизнь?
Женился ли он? Или, может быть, так и использует глупых девчонок вроде меня?!
Черт. Нет. Я не буду об этом думать.
Но в голове, как назло, слышу его вопрос:
Я хочу увидеть тебя еще раз. Где и когда мы можем нормально поговорить?
Зачем ему это? Ведь он вряд ли приехал сюда за тем, чтобы найти меня и поговорить спустя несколько лет.
И что делать мне? Должна ли я ему рассказать, какие после той ночи остались последствия? Должна ли рассказать, что у него есть сын?
Голова пухнет от кучи вопросов, на которые у меня нет ответов.
Но главный из них: действительно ли я не хочу еще одной встречи с ним?
В клубе я отказала ему не задумываясь.
Но сейчас, положа руку на беспокойное сердце, понимаю, что мой ответ имеет погрешность размером с океан.
Ведь если бы мне было плевать на этого человека, я бы не сходила с ума, каждый раз замечая сходство Кира с его отцом.
Что ж. Я подошла к своему самому любимому вопросу.
Как бы все обернулось, прости я его тогда?
В груди давит от воспоминаний о нашей встрече почти трехлетней давности.
— Не гони, Алис. Мне хуево пиздец.
— Я все объясню…
— Успокойся. Я уйду. Только дай мне сказать…
Я прикрываю глаза и медленно выдыхаю. В горле образуется ком и причиняет боль. А потом эмоции разбегаются по углам, как трусливые зайцы, от громкого входящего звонка.
Сынок тоже реагирует и бежит к моему телефону, добирается до него и начинает шлепать по экрану ладонями.
— Кирюша, дай мне, пожалуйста, телефон.
Он поворачивает голову в мою сторону, затем хватает смартфон и с шаловливой улыбкой шлепает босиком ко мне, издавая озорные звуки.
Я забираю телефон прежде, чем Кирюша успевает запихнуть его себе в рот.
А когда вижу на экране имя «Горгона», внутри все леденеет.
Я быстро сажусь и, нервно зачесав пальцами волосы назад, отвечаю со всей любезностью:
— Да, Жанна Александровна.
— Тебя ждет Владимир Викторович, — в ее тоне не то что нет намека на любезность, я слышу в нем отвращение.
Прочищаю горло
— С-сейчас?
На другом конце раздается раздраженный вздох.
— Самойлова, у тебя какие-то трудности со слухом? Или я невнятно выражаюсь?
— Нет, просто… — я встаю и рассеянно убираю прядь волос за ухо. — Я не могу сейчас. Мне не с кем оставить ребенка.
— Это твои проблемы.
И скидывает.
Я прикрываю глаза и мысленно стону: «Сука».
Владимир Викторович монотонно стучит элитной ручкой по столу, молча сверля взглядом Кирюшу, сидящего на моих коленях.
Ну как сидящего: Кирюша то и дело порывается потянуться за какой-нибудь, по его мнению, безделушкой, но я каждый раз пресекаю
