накрывает ртом сосок. Лижет его, втягивает. Удовольствие сложно контролировать, оно настолько пугающее, что я ощущаю себя обезумевшей, падшей женщиной, когда прошу о продолжении. Это самый настоящий разврат — хотеть женатого мужчину и молить его не останавливаться.
Однако наслаждение стирает все страхи.
Обхватив щеки Вовы ладонями, я сама к нему прижимаюсь. Облизываю его губы, всасываю нижнюю, как он делал несколько мгновений назад с моим соском, и чувствую, что сама от этого пьянею. Ладонь, которая секунду назад терзала грудь, стремительно опускается вниз и касается бедра, а потом уверенно соскальзывает к внутренней стороне. Пальцы тянут мои трусы, вдавливая их в промежность. В том месте меня словно током простреливает. Дергаюсь с такой силой, что Вова на мгновение замирает и вглядывается мне в лицо.
— Пока был в ИВС, думал, с ума сойду от мысли, что вы улетите и я тебя еще долго не увижу.
Эти слова окончательно разрушают мои барьеры.
Вова твердый даже через плотную ткань брюк, и я четко осознаю, что это падение. Безоговорочная и добровольная капитуляция, как бы я ни старалась сохранять хотя бы видимость благоразумия.
Ощутив ладонь Третьякова у себя между ног, издаю протяжный стон. Внизу живота становится горячо. Так сильно, что едва могу стоять на ногах. Словно поняв, что я сейчас рухну на пол, Вова подхватывает меня на руки и несет к дивану. Опустив на него, начинает избавлять от одежды. Потом раздевается сам. Я наблюдаю за ним с мыслью: «Какой же он красивый».
— Ты на таблетках? — спрашивает Вова с серьезным выражением лица, вынимая из заднего кармана брюк презерватив.
Заторможенно киваю, стараясь не зацикливаться на мысли, что Третьяков знал, чем закончится сегодняшняя встреча. И должна признать, сейчас мне откровенно плевать, с какими намерениями он шел к нам с Денисом. Я до немеющих кончиков пальцев хочу Вову, хочу нашей близости.
Подаюсь бедрами вперед, когда мощное тело накрывает меня, вжимая в подушки. Происходящее между нами так горячо и откровенно. Я выдыхаю, хватаю ртом воздух и стону, ощущая непривычный для меня размер внутри. Вова толкается в меня, трахает с первых же движений яростно и сильно.
— Еще, — прошу я. — Так хорошо…
Тянусь к нему и крепко обнимаю, точно зная, что эта ночь будет долгой. Одним разом сегодня мы не ограничимся.
Вова двигается еще агрессивнее, наших стонов становится больше. Я царапаю его спину ногтями и срываюсь в удовольствие, чувствуя, что не только я близка к оргазму.
— Во-о-ова…
Кончаю так ярко, что эти ощущения обескураживают, дезориентируют, выжимают меня до капли. Низ живота пылает.
Мы дышим часто, в унисон. Восстановив дыхание, опять бросаемся в омут страсти. А потом еще.
Глубокой ночью под предлогом принять душ я ухожу в ванную. Нужно несколько минут передышки, чтобы окончательно не сойти с ума.
Завернувшись в полотенце, возвращаюсь в гостиную. Предвкушаю, что еще немного времени проведу в объятиях Третьякова, ведь до утра несколько часов, но застаю Вову лежащим на краю дивана. В брюках и с голым торсом, он спит на животе, свесив одну руку вниз.
Я сажусь рядом и разглядываю его. Синяки на теле почти сошли, правда появилась пара свежих ссадин. Надеюсь, это не то, что я думаю и в изоляторе Вову никто не трогал. До сих пор в голове не укладывается, что родной отец мог пойти на такое — умышленно держать сына за решеткой…
Встряхнув головой, заставляю себя не думать об Александре Вениаминовиче. Потому что в это мгновение я абсолютно счастлива. По-настоящему. Даже если завтра опять буду корить себя за близость с Володей и считать, что так поступают лишь женщины с низкой социальной ответственностью.
Я притягиваю к себе Ласку и обнимаю, наплевав на ее слабый протест. Не знаю, сколько мы с ней стоим вот так. Сжав дрожащее тело, целую ее в макушку. Едва касаюсь Насти, как замирает дыхание и биение пульса отдается в висках. Убойный коктейль. Раньше не придавал значения этим эмоциям: мне всегда было глубоко похер на партнершу. С Настей же башню срывает на раз-два. Сложно себя контролировать.
— Ты будешь отвечать на мои звонки? — уточняю осторожно, потому что за всю дорогу до аэропорта Ласка не проронила и слова.
С грустью, молча смотрела в окно и кусала нижнюю губу. Удивительно, что сейчас прижимается ко мне, обнимая в ответ.
Не знаю, в чем причина такой резкой перемены в ее настроении и загруза. Не выспалась? Жалеет, что оставила меня на ночь? Не хочет улетать? Многое бы отдал, чтобы залезть в ее голову и хорошенько там покопаться.
— Да, конечно, буду, — отзывается Настя тихо. — Если ты будешь звонить.
Только это и остается, к сожалению.
— Вас не будет почти месяц. Хочу, чтобы ты напоследок мне кое-что подарила…
Ласка слегка отстраняется и заглядывает в лицо. В ее глазах загорается интерес.
— Мне нравится, когда ты улыбаешься. Как думаешь, слишком дорогой подарок? — говорю я преувеличенно бодро, потому что внутри грызет мысль, что месяц не увижу ни Настю, ни сына. Постараюсь вырваться к ним, но не уверен, что получится. Дел выше крыши.
— Просто улыбка? — переспрашивает Ласка.
— Да. — Я смотрю на нее, пытаясь уберечься от того, чтобы заглянуть в вырез ее кофточки.
Мы мало времени провели вместе, чтобы так надолго отпускать Настю с Дэном от себя. Катастрофически мало. Однако к их возвращению все формальности с разводом будут улажены и я стану свободным человеком.
У жизни есть одно удивительное свойство: если отвергать все, кроме лучшего, в итоге ты его и получаешь. Железобетонный принцип. Впору отказаться от всего незначительного, дабы получить что-то по-настоящему ценное. То, чего, оказывается, я сам был лишен. События последних дней это лишь подтверждают.
— Ну хорошо. Если ты просишь о такой мелочи… — кивает Настя и улыбается, не сводя с меня искрящегося взгляда.
В этот момент я жалею, что не попрощался с Лаской дома. Хотя при ребенке это бы и не получилось. Денис разбудил нас ни свет ни заря и потребовал немедленно ехать в аэропорт. Его совершенно не смутило, что я ночевал у них дома и остался на завтрак. Мы провели сегодняшнее утро как настоящая семья. Сын не отходил от меня, а Ласка задумчиво посматривала на нас и потом, в машине, совсем сникла.
— Так достаточно? — шепчет она и обводит языком пухлые губы.
Я схожу с ума от ее сверкающих весельем глаз. Что осталось неизменным за эти годы — нежность, с которой Ласка ко мне относится.
