Прошлой ночью я хотела рассказать девочкам все. Правда прожгла меня насквозь, чтобы быть честной обо всем, что я скрывала от них все это время. Но каждый раз, когда наступала тишина и представлялась возможность, слова просто застревали у меня на языке.
Итак, я рассказала свою историю прямо, притворившись, что всю прошлую неделю была одна, все это время позволяя лжи отравлять мои вены и наполнять меня еще большей горечью и сожалением.
Я выпил половину бутылки еще до того, как спустилась в подвал, но вместо того, чтобы направиться прямиком в ванную, чтобы смыть свою эпическую тренировку с Нико, я направляюсь прямо к своей кровати и падаю на нее головой вперед.
Я думаю, что мне нужно немного отдохнуть, прежде чем готовиться к тому, что наверняка станет одной из самых болезненных ночей в моей жизни.
***
Должно быть, я почти сразу отключилась. Нетрудно представить почему, учитывая, что я провела большую часть ночи рыдая в подушку в надежде изгнать всю боль и огорчение, чтобы к восходу солнца их не существовало.
Это было принятие желаемого за действительное.
Стон срывается с моих губ, когда я переворачиваюсь, и каждый мой мускул напрягается и болит.
Я уже чувствовала это после недели тренировок с Деймоном. Я думала, что он обходился со мной сурово, но оказалось, что это была детская забава по сравнению с жестоким наказанием моего брата. Кажется, он серьезно воспринял слова отца о моих занятиях по самообороне и действовал жестко.
Доставая свой телефон, я обнаруживаю, что я проспала почти пять гребаных часов.
— Господи, — бормочу я, протирая глаза ото сна и моргая, осматривая свою комнату.
К счастью, Алекс не следит за мной, как подонок, и нет никаких признаков того, что Деймон был здесь.
Я отвечаю на пару сообщений, ожидающих меня от Стеллы и Эмми, открываю свой любимый плейлист в надежде, что музыка, льющаяся из динамиков объемного звучания, поможет мне избавиться от меланхолии, и, наконец, направляюсь в ванную.
Вода у меня достаточно горячая, чтобы обжечься, и я стою под струями намного дольше, чем необходимо, надеясь, что вся моя боль просто уйдет в канализацию вместе с пузырьками.
Ужас разливается по моим венам от того, что предстоит сегодня вечером. Это будет шикарный званый ужин, на котором мама сможет похвастаться перед своими друзьями. Какого черта она хочет, чтобы я была там, я понятия не имею. Она, вероятно, просто хочет выставить меня напоказ, пытаясь показать, как красиво я выгляжу в своем бабушкином платье. Это то, чего большинство других не могут сделать, потому что, в отличие от меня, все они некоторое время назад обрели мужество, сбросили свою сверхзащитную оболочку и вступили в собственную жизнь.
Образы Айлы мелькают в моем сознании, и ревность скручивает мои внутренности.
Я помню ее маленькой девочкой. Она появлялась здесь со своей мамой, одетая в красивые платья в цветочек, с бантами в волосах, и не прошло и двух секунд после прибытия, как она все испортила.
Раньше она направлялась прямиком к Нико, и он был вынужден играть с ней, как с одним из мальчиков. Они гонялись друг за другом по деревьям, пачкались в грязи, рвали на себе одежду и всегда выходили смеющимися, в то время как обе наши матери сходили с ума, а я просто сидел там, разрываясь между желанием поступить правильно и повеселиться.
Расти хорошей девочкой в мире мужчин было тяжело.
Возможно, если бы у меня были яйца Айлы или упорство, было бы легче заставить моих родителей действовать.
Может быть, если бы они не смотрели на Нико каждый божий день, как на золотого ребенка, который не мог сделать ничего плохого, и иногда задевали мою гордость, я бы не жаждала так сильно угодить им.
Все «если», «но» и «может быть» бессмысленно крутятся у меня в голове. Теперь слишком поздно.
Я могу отталкивать все, что захочу. Но я не уверена, что когда-нибудь смогу избавиться от этой потребности угодить им.
Мне почти восемнадцать, я заканчиваю шестой класс, и вот я здесь, все еще иду тем путем, которым они хотят для меня. Я подала документы в университеты, которые они считают подходящими, и выбрала курсы, которые, по их мнению, принесут мне пользу. Все это время я скрываю все, что делает меня счастливой, потому что боюсь их реакции, их разочарования.
Нуждаясь в чем-нибудь, в чем угодно, что помогло бы мне пережить предстоящую ночь, я оборачиваю полотенце вокруг тела и наматываю другое на волосы, и распахиваю дверь в надежде найти немного алкоголя. Я уверена, что видела, как Стелла прошлой ночью прятала оставшиеся сидры в глубине моего гардероба. Хотя я была изрядно пьяна. Это могло быть сном.
— Срань господня, — визжу я, мои руки взлетают к полотенцу, чтобы убедиться, что оно волшебным образом не упадет, когда его взгляд падает на него. — Господи, — тяжело дышу я, когда мое сердце выпрыгивает из груди при виде Алекса, сидящего на краю моей кровати, как будто ему здесь самое место.
Странное чувство дежавю захлестывает меня, когда я отрываю взгляд от его обеспокоенных глаз и направляюсь к своему гардеробу.
— Вот, — говорит он, очевидно, чувствуя, что мне нужно, когда поднимает бутылку розовой блестящей жидкости со своего бока.
— Что, черт возьми, это такое — алкоголь? — Спрашиваю я, забывая о мелких деталях. Мне было наплевать на цвет, блеск или вкус, главное, чтобы оно было крепковатым.
— Конечно. Подумал, что тебе это может понадобиться по ряду причин.
— Ты лучший, — говорю я, подходя и выхватывая бутылку у него из рук.
В его глазах вспыхивает боль от моих слов, и я тут же сожалею о них.
— Мне жаль, — шепчу я, мое сердце снова раскрывается.
Если бы на его месте мог быть он, то сейчас все было бы совсем по-другому.
Он избавляется от этого, и его обычное мальчишеское очарование возвращается в его глаза.
— Так в чем дело с твоим отцом и Нико? Какой-то переворот на сто восемьдесят.
— Очевидно, то, что на меня напали, заставило их пересмотреть свое отношение ко мне, позволив мне быть совершенно неспособной защитить себя. На них произвел впечатление мой девственный выстрел. — Я подмигиваю.
— Девственница — моя задница, — издевается он, заставляя мои щеки гореть.
Сосредоточившись на бутылке с блестками, я откручиваю крышку и отправляюсь на поиски стакана.
— Хочешь немного?
— Этого? — спрашивает он, с отвращением опуская глаза на бутылку. — Не-а.
— Это не заставит твой член сморщиться и превратиться во влагалище, я обещаю, — поддразниваю я.
— Я в этом не так уверен, — язвительно замечает он, когда я наливаю себе напиток и выпиваю половину, морщась от того, насколько он сладкий. — Так вкусно, да?
— Тебе действительно стоит попробовать, — говорю я, проводя языком по зубам, наполовину ожидая обнаружить прилипшие к ним крупинки сахара.
— Я в порядке, спасибо. — Его глаза отслеживают меня, когда я направляюсь к своим ящикам, чтобы достать нижнее белье. — Хочешь, я помогу выбрать? — предлагает он.
— С тобой что-то не так, — бормочу я сквозь улыбку.
— Может быть. Но я тебя подбодрил, верно?
— Я в порядке, — утверждаю я.
— Конечно. Такая же, как он.
У меня перехватывает дыхание при мысли о том, что он возвращается к своей жизни, как будто ничего не произошло. Как будто я и время, которое мы провели вместе, ничего не значили. Меньше, чем ничего.
— Он в беспорядке, Кэл.
Мои пальцы сжимаются на паре трусиков, которые я достала из ящика комода.
— Это для того, чтобы мне стало лучше или что-то вроде того? — шиплю я.
— Нет. Это должно заставить тебя понять, что уйти от тебя было не тем, чего он на самом деле хотел. Что вещи, которые, я могу только предположить, он сказал тебе вчера, не были правдой.
— Ну, он определенно звучал убедительно, — бормочу я.
— Калли, — вздыхает Алекс. — Он так увлечен тобой, но он в ужасе.
— Он не единственный. — Слова произносятся так тихо, что он никак не может их услышать. — Если он недостаточно храбр, чтобы быть честным, пытаться бороться за это, тогда я не заинтересована.
