Она делает паузу, и я задерживаю дыхание, ожидая продолжения. Ее голос убаюкивал меня.
— Они сказали, что в приюте нащупали твой пульс, но пуля все еще была внутри, и тебе нужна была операция. Габриэль поехал с тобой.
Мне было интересно, понимает ли она, что я ее слышу, даже если не могу открыть глаза? Говорила ли она, чтобы избавиться от этого внутри себя? Чтобы рассказать кому-то свои мысли…
— А когда я попала в больницу после того, как ты вышел из операционной. Они пытались отправить меня домой, но я отказалась. Я ждала тебя здесь целую неделю. Я всегда буду ждать тебя.
ПРОСНИСЬ! Я требую себя, проснись, мать твою!
— Я люблю тебя, Атлас. И всегда буду любить, — ее губы прижимаются к моим.
Черт возьми! Просыпайся!
Свет щиплет мне глаза, когда я наконец открываю их, ослепительно белые лампы сначала встречают мое зрение, но затем я наклоняю подбородок, и вот она. Ее светлые волосы рассыпаются по кровати, лицо отвернуто от меня, когда она наклоняется со стула, который она подтащила так близко, как только возможно, к кровати.
— Светлячок, — мой голос груб и тих, но она его слышит. Ее тело застывает, и медленно, так чертовски медленно, она садится, поворачивая лицо со слезами на глазах.
— Атлас? — ее глаза расширяются. — Атлас!
И тут она начинает двигаться, забирается на кровать, сбивая трубки и провода, боль вспыхивает в моем теле, но я не смею ее остановить. Она обхватывает меня руками и плачет.
Я поднимаю одну руку, чтобы положить ее на спину, а другую засовываю под нее.
Я ненавидел быть таким чертовски слабым.
— Я бы тоже ждал тебя, — говорю я ей.
Она плачет еще сильнее.
***
— Рад видеть тебя, — в комнату заходит Габриэль, за ним Амелия и мой племянник Линкольн.
Эмери возится у окна, поза напряжена, глаза смотрят в пол. Она была такой весь день: тихой, замкнутой, и я уже собирался потребовать, чтобы она рассказала мне, в чем дело, когда появился мой брат.
Прошло уже три дня с тех пор, как я проснулся. Мне предстояло очень скоро уехать отсюда, и я не мог дождаться, когда мы с Эмери останемся наедине.
— Я иду за кофе, — вдруг заявляет Эмери. — Кто-нибудь хочет?
Она убегает прежде, чем кто-то успевает ответить.
К черту все это.
Я сбрасываю с ног одеяло, которое Эмери настаивает, чтобы я не снимал, и благодарю себя за то, что смог надеть треники, и моя задница не торчит из-под больничного халата. Я хватаю шест, на котором стоят все мои капельницы и начинаю идти.
— Что ты делаешь!? — кричит Амелия, но я не останавливаюсь, я иду за Эмери, не обращая внимания на боль в спине и взгляды раздраженных медсестер, когда я следую за ее убегающей фигурой.
— Эмери! — кричу я.
Она замирает, потом поворачивается, широко раскрыв глаза, и снова бросается ко мне
— Что ты делаешь!? — шипит она в панике. — Тебе еще нельзя вставать!
— К черту! — огрызаюсь я. — Что происходит?
Она хмурится.
— Что ты имеешь в виду? Я иду за кофе.
— Нет, светлячок, ты весь день была какой-то потерянной. Скажи, что случилось? Что-то случилось?
Она смотрит вниз на мои босые ноги и качает головой.
Смягчившись, я беру ее за подбородок и наклоняю голову назад.
— Скажи мне, светлячок.
— Я люблю тебя, — шепчет она.
— Я знаю, — я погладил ее по подбородку. — Ты грустишь, потому что любишь меня?
Она смеется.
— Нет, мне грустно, потому что ты хочешь, чтобы я ушла.
Меня осеняет понимание, и я не останавливаюсь, наклоняюсь и прижимаюсь к ее губам.
— Я люблю тебя.
Я ловлю ее вздох, использую ее шок, чтобы притянуть ближе, прижать ее тело к своему, не обращая внимания на боль и взгляды. Мой язык проникает в ее рот.
— Я не смогу отпустить тебя сейчас, даже если бы хотел, светлячок. Прости меня. Мне так чертовски жаль.
— Атлас, — вздыхает она.
— Ты моя. Была. Есть. И будешь.
— Навсегда, — кивает девушка, ее слезы попадают на мое лицо, когда я целую ее еще раз. Черт, я не мог дождаться, когда мы вернемся домой.
— Навсегда, — соглашаюсь я.
Глава 39
༺Эмери༻
Через неделю я забираю Атласа домой с сумкой, полной лекарств. Все это время я не отходила от него ни на шаг, даже приносила в больницу свои вещи, чтобы переодеться и сохранить здесь хоть какое-то подобие нормального человека. Медсестры не обращали на это внимания, потому что я приносила им печенье и кофе.
Делла тоже поправлялась. Ей повезло не меньше, чем Атласу, и я была рада этому и чувствовала себя немного виноватой, потому что даже не думала о ней, пока Атлас боролся за жизнь.
Я видела, как он умирает, и чувствовала, что и сама тоже умираю. Мария была мертва, но и мой отец тоже, она убила его перед тем, как прийти в приют, и вот так я осталась одна. И хотя в конце концов я возненавидела отца, я все еще любила его, но оплакивать его было странно. Это не было похоже ни на горе по матери, ни на горе по Атласу, это было что-то вроде грусти и сожаления.
— Посиди со мной, светлячок, — говорит Атлас, когда я выпускаю Джинкса
— Тебе что-нибудь нужно? Лекарства?
— Только ты, — он осматривает мое тело, и я возбуждаюсь от одного только взгляда. — Я хочу рассказать тебе одну историю.
— Историю?
— О моем брате.
— О, — я сажусь рядом с ним. — Нам не обязательно говорить об этом.
— Нет, обязательно, светлячок. Мы хотим будущего, поэтому ты должна знать.
— Это не заставит меня передумать, — говорю я ему.
— Я знаю, — он смотрит на наши соединенные руки, его большой палец проводит по моим костяшкам. — Мы с Ашером были неразлучны в детстве. Сэйнты взяли нас к себе, когда нам было по шесть лет, и это было тяжело, но мы привыкли к этому. К жизни, к насилию и ко всему, что связано с этой фамилией. Мы знали, во что ввяжемся, когда станем достаточно взрослыми, но у Сэйнтов были все эти правила. Нам ясно сказали, что мы никогда не будем больше чем солдатами или пешками для того, кто сидит во главе.
— Вы были счастливы? — тихо спрашиваю я.
— Более чем, — вздыхает он. — Это было лучше, чем быть с Марией.
Мне было больно слышать это: “более чем” — это не счастье, а дети должны быть счастливы независимо от того, кто их семья. Вероятно, ему пришлось повзрослеть гораздо быстрее, чем следовало.
— Я думал, что с Ашером все в порядке, и не заметил, как он изменился. Он хотел большего и был готов на все, чтобы получить это. В тот день, когда я убил его, я узнал, что он убил нашего старшего брата Лукаса и похитил жену Габриэля. Когда я приехал туда, мне показалось, что он собирался ее изнасиловать. Она была вся в крови, как и Габриэль. Я не знаю… я больше не видел своего брата. Мне не пришлось долго думать. Я выстрелил в него и не раздумывал, пока не понял, что сделал.
Наступает тишина. Я смотрю на Атласа, его горе и боль теперь ясно видны на его лице. Он не прятался от меня.
— Я не собираюсь говорить тебе, что ты поступил правильно, я думаю, в глубине души ты знаешь, что поступил так, как должен был поступить. Но это не избавляет тебя от сожаления, и с этим придется жить, но это не значит, что ты должен себя наказывать, — честно говорю я. — Моя мама говорила мне в детстве, — говорю я, вспоминая ее слова. — Если ты делаешь что-то хорошее, это не значит, что ты автоматически становишься хорошим человеком, так же как если ты делаешь что-то плохое, это не значит, что ты плохой. Есть баланс. Но я вижу тебя, Атлас, и я люблю тебя таким, какой ты есть
Своими словами я собираю его разбитые осколки и начинаю складывать их воедино. Неважно, сколько времени это займет, даже если он больше никогда не поделится со мной своими демонами, я останусь здесь.
Рядом с ним. Изучая все его осколки и любя каждую его частичку.
Эпилог
◦●◉Атлас◉●•◦
Три месяца спустя
Я вытираю руки о тряпку, которую мне протягивает Энцо, тщательно забираясь под ногти в надежде убрать кровь, запекшуюся под ними.
