Он упрямо мотнул головой.
— Пофигу.
И втолкнул ее в квартиру. Олеся торопливо отстранилась, чтобы захлопнуть дверь. И это было последнее осмысленное, что случилось в эти минуты, потому что потом его затянуло словно в водоворот.
Похоть лечат сермяжным сексом. Факт. И чем незамысловатее — тем лучше.
Он вколачивался в женское податливое тело, толком не раздевшись и не дав раздеться ей, прямо в прихожей, прижимая ее к стене, подхватив руками под ягодицы и закинув ее ногу к себе на бедро. Видел капельки пота над ее верхней губой и закрывал глаза — потому что это были не те губы. Слушал вскрики, вырывающиеся из ее горла — глубокие, грудные, хрипловатые — и понимал, что это не те вскрики. И запах. Запах тоже не тот — слишком зрелый, слишком яркий. Мешающий. Не дающий почувствовать то, что он хотел почувствовать.
Шамрай выскользнул из нее и, не прекращая касаться руками мягкой аппетитной задницы, взглянул ей в глаза. Глубокие, бархатисто-янтарные, с желтизной, затуманенные страстью.
— Стах, — прошептала она и потянулась за поцелуем. Он позволил, ответил. Быстро и коротко, а после развернул ее к себе задом, чуть сдвинул в сторону и заставил прогнуться, опершись руками о тумбочку. Сзади было лучше. Сзади он не видел ее лица, как и она не видела его. Можно было сцепить зубы, зажмуриться и представить себе Милану в полупрозрачном пепельно-голубом белье. И ее приоткрытые блестящие губы. И ее пальцы, прикасающиеся к соскам. И идеально гладкую, по-девичьи нежную промежность.
Он кончил почти сразу, через несколько фрикций. Оргазм, подхвативший его, был сильным, оглушающим и подгибающим колени. Таким, какого у него уже давным-давно не было. Собственно, годами не было. Считал, что ничего нового, все уже пройдено. Пресытился.
— Господи, — протяжно простонала Олеся, еще несколько раз суетливо дернувшись под ним, и догнала его. Задыхалась, от переполнивших ее эмоций, он это понимал. Чувствовал, как она трепещет от его напора. И дав ей кончить, оставаясь насаженной на его еще не опавший член, он только после этого выскользнул из ее тела и сам прислонился к стене, коснувшись той затылком.
Дышал сквозь зубы, тяжело и устало. Не думал ни о чем, боясь того, что будет первым, о чем подумает. Олеся прильнула к нему и коснулась губами его небритой щеки. А потом кокетливо захихикала:
— Я тоже соскучилась.
Закономерно приняла на свой счет. И Шамрая наконец настигла эта самая первая после секса мысль, колющая и саднящая — ему не нравится, что ей пришло в голову, будто он ее хотел. Это все только что было не с ней и не она…
Другая.
Милана.
Ми-ла-на.
Неужели ты все-таки, Стах, влюбился?
Неужели все-таки это оно через столько лет?!
Сильно, болезненно и оглушительно, когда ничего не видишь и ничего не чувствуешь, кроме желания обладать одной-единственной женщиной. И в этот момент безразличны любые истины и нормы, которые он себе позволял всю свою жизнь, в рамках которых держался, которые почитал за принципы.
Дочь друга. Двадцатилетняя девочка. Почти что ребенок. А он хочет ее вот так — трогать, касаться, чувствовать всем телом. Любить. Он ведь, оказывается, может любить, все еще, до сих пор. И плевать, что она его игнорирует и всячески обходит все это время острые углы, которые он сам расставлял, нарочно ее провоцируя.
По нарастающей. При каждой встрече все меньше намеков. Почти что в лоб.
И не знал, зачем это делает, будто хотел проверить, что для нее допустимо, а что нет. Допроверялся до такой степени, что для него самого стало допустимо… впустить в свою жизнь другую женщину. Избалованную, юную, дурную, как молодое вино… пьянящую, бьющую в голову… вытаскивающую из него его самого.
И чем больше он думал над этим в последующие дни своего пребывания в Левандове, тем больше находил плюсов, будто бы теперь уже аргументы, почему да, стали куда важнее десятков тех, почему нет. И это означало лишь одно — он уже принял решение. В глубине души он его принял.
Эта женщина ему нужна. С Сашкой он найдет, как сговориться. А учитывая, что у них есть множество общих интересов — то сговорятся обязательно. Да и… действующий депутат в числе родственников ему вполне себе пригодится, хоть тот и не чета Шамраям в смысле происхождения.
И значит… ему следует набраться терпения и заняться вплотную самой Миланой. Без дурацких намеков, а с абсолютно прозрачными намерениями. В конце концов, то, что он все еще интересен женщинам, Стах осознавал прекрасно — в зеркало смотрелся каждый день, здоровье имел отменное и мог позволить себе баловать ту, которую выбрал… в жены. Да, в жены. Никак не меньше. Иначе не то что Сашка этого не допустит — самого себя он уважать не сможет.
И Милана стоит того. Шамрай был уверен — она того стоит. Интуиция никогда его не подводила, и дело тут не столько в том, что он хочет ее, но и в том, что в этой девчонке уже сейчас видно характер. Ох, какой характер! Даст бог, этот характер передастся их детям в той мере, что будет достаточной, чтобы уберечь от Митиных ошибок.
Как и планировал, Стах провел в Левандове последующих три дня, сосредоточившись на работе и на том, чтобы хорошенько выпустить пар с Олесей — ему не помешает вернуться домой с пустыми яйцами, иначе дров наломает. К тому же, возможно, они больше и не увидятся. Для себя Шамрай решил, что если с Миланой сложится, то от любовницы он преспокойно откупится, оставив ей квартиру, в которой она жила. Может, и жирновато, но они не один год вместе. А расстаться нужно будет быстро, мирно, окончательно и доходчиво для нее.
Это все мелькало в голове отрывочно, сиюминутно и как-то быстро исчезало. И чем больше проходило времени, тем сильнее он рвался домой, в Рудослав, в свою усадьбу.
В последний день перед отъездом занесло в ювелирный, ноги сами занесли. Оттуда вышел с подарком для Миланы, что тоже не лишнее для обозначения его намерений ухаживать. Выбрал изящное колье из желтого золота с небольшими круглыми аметистами и белыми кристаллами. Неброское, нежное, но очень
