сделалось чуть спокойнее. И в то же время он судорожно пытался сообразить, как выйти из ситуации, что должен сделать, чтобы заморозить ее. Чтобы оставить в том виде, что есть. С Миланы станется — начнет вещи прямо сейчас собирать. И в конечном итоге он теряет не только ее, если она сбежит. Он еще и похерит тридцать с лишним лет дружбы с Сашкой. Черт!
Стах медленно забрал с постели футляр и убрал назад в пиджак. Поднялся, сунул руки в карманы и, чуть медля, проговорил:
— Мне жаль. Прости, если обидел.
— Ничего, — сказала она, пристально наблюдая за ним.
Шамрай понимал, почему. Понимал, и ему это очень не нравилось. Будто он кружащий вокруг нее хищник, а каждое его движение она оценивает с точки зрения опасности. И в этом права.
Черт! Черт, Стах, черт!
Сбавляй!
Правда ведь сбежит, не остановишь.
— Милана, — позвал он ее.
— Что?
— Давай будем считать, что этого разговора не было. Я умею понимать слово «нет» и больше тебя не потревожу. А ты, пожалуйста, ничего не говори отцу. Оставайся, отдыхай, дыши воздухом. А вот это все… прими за стариковский заскок.
— И сегодня можно будет взять машину? — внезапно спросила Милана.
— У тебя какие-то планы? — его голос с каждым словом звучал все глуше.
— Как обычно, погулять вечером.
Кто бы сомневался! Медом ей в том чертовом клубе намазано, что ли?
Стах чуть слышно перевел дух, чтобы не выдать ей своего бешенства. Его долбануло, а она на танцы.
Наверное, эта мысль прострелила сильнее всего.
— Если только с шофером, — выдал он вдруг.
— Ок, — легко пожала плечами Милана.
И после этого он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Замер в коридоре, прислушался. В ее комнате вместе с ней осталась только тишина. Кресло не скрипнуло, глухого топота ног по полу не зазвучало. Милана тоже там будто окаменела. Ждала его удаляющихся шагов? Стах глотнул, рваными движениями стал расстегивать пуговицы воротника рубашки. И чтобы не влететь к ней обратно, быстро пошел прочь коридором в сторону своей комнаты. Достаточно сейчас сорваться — и уже не исправишь.
Даже в этом ненормальном, разъяренном, уязвленном состоянии Шамрай сознавал, что еще есть, что портить. Влез слишком рано. Слишком нахрапом обозначил намерения. Не дал ей привыкнуть к его вниманию, решил, что если пазл сложился в его голове, то и в ее тоже должен. И выпустил из виду все остальное: разницу в возрасте, опыте, приоритетах и мечтах.
Она, вон, в журнальчиках снимается, почти голышом, а не только в институт ходит. И в клубе каждый вечер отрывается, а не только книжки читает. Нет, не пустышка. Но и отнюдь не домашняя девочка, которая покорно сделает то, что скажет папа. Характер. Да, характер. Рвущийся на волю. И все его шансы — существуют только пока Милана здесь. Потому что иначе ничего не получится.
Стах еще не знал, как продолжит, но отказываться от нее не собирался. Будто вспышками голову пронзала боль, которая никак не уходила, хоть он принял прохладный душ, чтобы остыть, и выпил что-то от мигрени, подсунутое тусившей поблизости Лянкой, причитавшей, что в такую жару у него наверняка давление подскочило, а он еще и с дороги. Стах взбесился еще больше, особенно когда речь зашла о том, что она-де принесет сейчас тонометр. Спросил, зачем заявилась — оказалось, в Рудославе на праздник Купала организовывают какие-то игры, квесты и даже концерт. Лянка последние годы в меценатство ударилась, поддерживала программы, связанные с национальными традициями и культурой. И, конечно, тянула на все это деньги из брата.
Все они из него что-то тянули годами, присосались, как паразиты. И знали, что подохни он завтра — эта усадьба, бизнес и прочее имущество им достанутся. Да выкусите! Если бы не слово, данное отцу, если бы Лянка и правда не была частью семьи, если бы Назар не лез вон из кожи, чтобы быть полезным — их бы всех давно здесь не было. Нет ничего хуже навязанного долга. А ему это отродье навязали.
Шамрай хорошо помнил, как увидел сестру впервые — сморщенное куксящееся личико новорожденного младенца. Она все время оглушительно орала и вообще мало походила на человека, как всякий ребенок, но тогда он не понимал этого. Его другое поразило. Ему казалось, что именно тогда мама умерла будто бы второй раз. Рождение Лянки отняло ее снова, теперь окончательно. Отец не желал хранить память, не желал останавливать свою жизнь, не считал ее сломанной.
У них похожие вышли судьбы. Похожие и вместе с тем коренным образом разные. А теперь оказывалось, что достаточно одного взгляда на женщину, чтобы знать точно: ты ее хочешь. Насовсем, навсегда, всю.
А стало быть, надо искать выход. И только пока она здесь, в его поместье, сбежит — уже не воротишь.
Но Милана удрала все равно. Сразу после ужина, который изволила есть в своей комнате, по понятным причинам избегая сегодня компании Стаха, что ему еще следовало переломить в свою пользу. Впрочем, прямо сейчас к лучшему, пока он еще не справился с собой и своим бешенством. Которое достигло апогея, когда наблюдал ее из окна. Она выскочила из дома и деловито, не оборачиваясь, будто подгоняемая чертями, продефилировала на своих шпильках, делавших ее совершенные ноги еще красивее, к воротам, за которыми ждал автомобиль.
«Такси», — понял Стах и расхохотался. Она свалила на такси, чтобы не брать его шофера.
Шамрай схватил со стола графин и шарахнул его о стену со всей дури. Идиотка малолетняя! Идиотка, которая трется непонятно где и непонятно с кем, участвует в откровенных съемках в журналы и открыто посылает его, Станислава Шамрая!
Которому непонятно где надо брать терпения, чтобы не дай бог не спугнуть девочку!
Стах от души выругался и рухнул в кресло, безотрывно глядя на то, как по стене стекает вода. И на осколки стекла́ на полу. Ему представлялось, что это она его так шандарахнула. Какой же бред, господи. Как заставить ее сидеть дома? Как удержать?!
Он откинул голову на спинку и прикрыл глаза, позволяя головной боли завладеть всеми мыслями
