не сводя глаз с ее лица, ища в нем проблеск жизни.
— Держись, Джулс, — шепчу я, обращаясь к ней так же, как и к себе.
Повернувшись к Луке, ожидая увидеть рядом с нами возвышающуюся фигуру Григория, я спрашиваю:
— Где Григорий? — Мой голос едва скрывает панику, начинающую подкатывать к горлу.
Лицо Луки напряглось, на нем промелькнула тень беспокойства.
— Он… он должен был быть прямо за мной.
— Что значит должен был? Ты оставил его там?
Лука на мгновение отводит взгляд, его челюсть сжата.
— Я думал, он идет следом. Он сказал, что будет прикрывать наш отход.
Гнев закипает в нем, но страх подкрепляет его.
— Иди за ним, сейчас же! — Приказываю я, и мой голос срывается на крик.
Лука кивает, а затем уходит, исчезая обратно в толпе.
Оставшись наедине с Джулией на заднем сиденье внедорожника, я переключаю свое внимание на нее, пытаясь закрепить себя на текущей задаче. Я приношу воду, осторожно смачивая ее пересохшие губы всего несколькими каплями, опасаясь, что незамеченные травмы могут еще больше осложнить ситуацию.
Ее волосы спутаны, и, когда я осторожно убираю их с лица, масштабы ее травм становятся душераздирающе очевидными. Ожоги от сигарет, шрамы… Слезы затуманивают мой взор, и я трясусь от ярости и печали.
— Я держу тебя, Джулс, — шепчу я, прижимаясь поцелуем к ее лбу, пытаясь утешить, но не уверена, что сама чувствую утешение.
Я заставляю себя отвести взгляд, посмотреть на улицу, в сгущающиеся сумерки, на тени складского района, протянувшиеся, как темные пальцы, по потрескавшейся мостовой.
Почему Лука так долго тянет?
Минуты тянутся, каждая из них — вечность, а Григория и Луки все еще не видно. Мои руки сжимаются в кулаки, и я делаю резкие вдохи, стараясь сохранять спокойствие ради Джулии. Паниковать сейчас бесполезно. Сосредоточься, Лана.
Я должна что-то делать, что угодно, но я прикована к этому месту страхом и растущим внутри меня грузом.
Потом Джулия начинает что-то бормотать. Я наклоняюсь ближе, желая уловить хоть какой-то признак связности, хоть какой-то признак того, что она действительно со мной, а не заблудилась в темных уголках своего сознания, где любят задерживаться травмы.
— Лана…, — бормочет она, и мое сердце сжимается при этом имени.
— Привет, Джулия… Я здесь, Джулс.
Она с трудом открывает глаза, прилагая огромные усилия.
— Это… это не должно было быть так, — шепчет она, ее голос трещит, как пересохшее русло реки.
Я беру ее за руку, кожа холодная и липкая, и осторожно сжимаю.
— Я знаю, Джулия. Я знаю. — Слова едва слышны из-за стука крови в моих ушах.
— Роман… Роман не…
— Что он сделал, Джулия?
Ее губы раздвигаются, и еще одно слово оказывается на грани того, чтобы быть потерянным навсегда.
— Роман…
А потом ее глаза закрываются, и это усилие оказывается слишком сильным для ее избитого тела.
— Джулия! — Я легонько встряхиваю ее за плечи. — Останься со мной!
Но она снова ускользает в бессознательное состояние, а у меня остается больше вопросов, чем ответов, и сердце тяжелеет от ужаса.
Что он сделал? Или чего он не сделал? Мне остается грызть неопределенность — горькую пилюлю. Я хватаю рацию с приборной панели и нажимаю на нее с такой силой, что пластик скрипит в знак протеста.
— Есть какие-нибудь следы Григория?
Мой голос придушен, почти неузнаваем для собственных ушей.
Ответа нет.
Мой палец дрожит на кнопке, я жду, надеюсь, что голос Луки прорвется с новостями о Григории. Но надежда, это тонкая нить, быстро рвущаяся в руках времени.
Я вздрагиваю, когда рядом со мной снова шевелится Джулия, ее дыхание неглубокое и беспокойное. Я хочу утешить ее, заверить, что теперь она в безопасности, но ложь застревает у меня в горле. Мы далеко не в безопасности. Мы погрязли в пучине всего этого, и одному Богу известно, выберемся ли мы чистыми с другой стороны.
Меня выводит из напряженного ожидания холодное, безошибочное нажатие ствола пистолета на боковое стекло. Сердце ударяется о ребра, адреналин захлестывает меня. Как я могла пропустить приближение? Инстинкт кричит схватить пистолет, спрятанный в бардачке, но другой пистолет прижимается к другой стороне машины, загоняя меня в ловушку.
Мы в ловушке.
Затем он появляется в поле зрения, Перес, самодовольный и уверенный в себе, шагает ко мне, оружие в руках у его лакеев, чтобы убедиться, что я действительно поймана. Во мне вспыхивает яростное желание стереть это выражение с его лица, заставить его заплатить, к черту последствия. Но на кону не только моя жизнь, внутри меня есть жизнь, невинная, зависящая от моего следующего шага.
Перес взмахивает пистолетом, ленивым, опасным жестом приказывая мне выйти. Я подчиняюсь, выхожу на открытое пространство, чувствуя на себе тяжесть множества нацеленных на меня пистолетов. Мои люди уже снаружи, оружие наготове, молчаливое противостояние в тусклом свете. Я бросаю на них взгляд, молчаливо приказывая не стрелять. Это моя игра, а не их.
Мне нужно выиграть время, мне нужен Лука, мне нужен Григорий. Но еще больше мне нужно уберечь своего ребенка.
— Давай послушаем, чего ты хочешь, — говорю я.
Губы Переса кривятся в ехидной улыбке, а блеск в его глазах напоминает кошку, играющую с загнанной в угол мышью.
— Лана, всегда так прямолинейна. Я ценю это в тебе. — Он делает шаг вперед, его лакеи обступают его, как наглые тени.
Я не двигаюсь, даже не моргаю, потому что любой признак слабости сейчас может означать наш конец.
— Что тебе нужно, Перес?
Перес приближается медленно, обдуманно, каждый его шаг выверен для устрашения.
— Посмотри на себя, Лана, ты совсем одна, — усмехается он, — Где сейчас твои мальчики? Прячутся?
Я позволила своим словам вырваться из меня, и мой ответ был резким, как разбитое стекло. Я ухмыляюсь, глядя ему в глаза.
— Они именно там, где им нужно быть.
Перес усмехается, и этот звук бьет по моим истертым нервам.
— У тебя всегда было больше смелости, чем мозгов. Ты хоть понимаешь, в какой ситуации оказалась, милая? — Перес насмехается, размахивая пистолетом с безрассудной бравадой, от которой у меня мурашки по коже. — Это не игра. На этот раз тебя не спасет никакой запасной план.
И в этом вся фишка таких, как он: они всегда предполагают, что вы играете в их игру, по их правилам. Перес ничем не отличается от них. Он думает, что прочитал все пьесы, знает все ходы. Но я не какая-нибудь девица в беде, ждущая спасения. У меня свой свод правил, своя игра.
— Серьезно?
Ухмылка Переса расширилась, глаза сверкнули злобой.
— Ты должна была принять мое предложение, Лана.
