эпиляции, лицо стянуло от тонны косметики. А фата. Фата отделяет меня от мира.
– Я же говорила, Поль кудесник. Ты похожа на куколку, – довольно шепчет мама, выдергивая меня словно репку из машины. Каблуки проваливаются в рыхлый гравий, которым посыпано пространство возле высокой. Горящей куполами, церкви.
– Почему ты повезла меня не в салон? – спрашиваю я без интереса. Мама всегда была импульсивной. И я пошла в этом в нее.
– Чтобы никто тебя не украл, – загадочно улыбается мать. Шутит. У нее еще есть на это силы. Идиотская шутка. Кому я нужна то? – Детка, улыбнись. Ты же отрепетировала танец невесты, как велела бабушка Сирануш?
– Мам, я такой танец сбацаю, все охренеют, – выдыхаю я, вуаль на лице колышется, как саван. Чертовы туфли, словно каторжанские колодки, сжимают мои ноги. В таких не набегаешься.
– Боже. Венера. Так не выражаются послушные армянские жены. Кстати, ты знаешь, что приказ о твоем увольнении вышел. Рожать поедешь на родину Вазгена. Так что…
Они все решили за меня. Расписали мою жизнь и жизнь моего малыша по полочкам. Они все решили, глупые.
Папа ждет меня в холле шикарной церкви. Красивый, серьезны, собранный и как мне кажется странно потерянный. Он просто нервничает, наверное. И его мне очень жаль.
– Детка. Ты восхитительна, – шепчет он, подставляя мне руку, под которую я его тут же ухватываю. – Бледненькая. Нервничаешь?
– Пап, а документы на повышение Вазгена подписаны уже? – игнорирую заботу отца. Такую робкую и редкую. Он ведь никогда не лез в мое воспитание.
– Да, солнышко. Он уже зав отделением клиники. Год-полтора. И на повышение его толкнем. Как раз, малыш родится.
– Я тебя люблю, пап, – приподнимаю вуаль, целую в щеку отца.
– И я тебя. И бабушка любит. Она не пришла, извинялась. Сказала, приболела.
Да не приболела она. Просто не захотела участвовать в этом идиотском фарсе. Я точно это знаю. Как и то, что я зря на нее сердилась долгие годы. Каждый человек сам кует свое счастье. И каждый в своих падениях виноватт только сам, в неправильных решениях, в своих грехах. Сам и больше никто.
– Дочка, что случилось? – встревоженно интересуется отец, когда я замираю на месте. Скидываю туфли, чувствую ступнями ледяной мрамор пола. И так мне сейчас становится легко.
– Он ведь получил то, что желал? Вазген получил? Пап, прости, но… Случилось, да. Я не хочу замуж за Вазгена. Я не прощу себе никогда этой ошибки. Понимаешь? Думала смогу. Но не… Я люблю другого человека. И даже если мне с ним не быть, я все равно его любить буду. Смотреть на ребенка своего и знать, что он где-то рядом и что он есть. Понимаешь? Не честно. Вазген не заслеживает такой жизни. Я буду с ним, но не с ним.
Распахиваются тяжелые шикарные двери, на пороге которых мы стоим. Я вижу взгляды сотен гостей. Большая половина из которых мне совсем не знакомы. А тех, кто мне дорог нет. Нет крестного, нет Ваньки, бабушки нет, деда, а главное… Нет его… Того, кто мне нужен до дрожи.
Я вижу Вазгена, одетого в идеально белую сорочку и черный костюм, который ему совсем не идет. Он стоит у алтаря, увитого кремовыми розами, напряженный, и совсем не мой. Он не мой и никогда не станет тем, кого я выискиваю взглядом в толпе. И все эти люди мне чужие.
– Все простите. Я не могу… Не хочу… Я не люблю тебя, Вась. Бабушка Сирануш, мой ребенок он… Он не вашего рода. Он от другого мужчины. Я не хочу никому лгать. Больше не хочу. И решение, которое я приняла самое правильное.
Разворачиваюсь на пятках так резко, что голова кружится. И бегу. Бегу, не слушая истеричного крика матери, ни проклятий Вазгена, ни причитаний Сирануш. Ничего. Только свистящий в ушах ветер и последние слова отца «Настоящая Шац. Умничка. Горжусь»
Выскакиваю на улицу, вдыхаю ледяной воздух. Это воздух моей свободы от… Не успеваю додумать. Мне кажется что из меня выходит весь воздух, со свистом, как из шарика. И сильные руки подхватывают меня, поднимают в воздух, который пахнет…
– Ты чего тут? Я же сказала тебе, куда идти, – хриплю, задыхаясь от счастья. Смотрю в любимые синие глаза, и умираю, таю, разваливаюсь и снова становлюсь целой.
– Я сначала пошел туда, но потом решил, что без тебя не мне там нечего делать. И решил украсть невесту.
– Тогда поспеши, потому что сейчас там все очухаются от того, что невеста сбежала и бросятся в погоню. Накостыляют тебе, Милосский, по первое число.
– Нет, там погоню остановят мои верные кунаки. Но ты права. Я должен нестись во весь опор. Никому больше не позволю тебя у меня отнять.
– Это что, ты так коряво мне признаешься в любви?
– Это я так коряво делаю тебе предложение, – хмыкает этот нестерпимый нахальный, самый лучший на свете, самый нужный мне мужчина. – Кольцо подарю в машине, с вашего позволения, моя богиня. Потому что судя по топоту, жить мне осталось недолго, а я очень хочу увидеть, как Венера Милосская родит моего ребенка. Слушай, тебе непередаваемо идет моя фамилия, – хмыкает Матвей, запихивая меня на заднее сиденье джипа, где меня ждет лопоухий мальчишка. Это моя судьба. Мой мир и моя настоящая семья. Я счастлива? Как никогда. Я скажу «Да»? Это неоспоримо. Я люблю Милосского? Абсолютно и безусловно.
– Гони, Боря, – радостно хохочет мой мужчина. – Я все таки украл невесту. Я украл невесту.
– Дурак, – улыбаюсь, прижав к себе нашего с Матвеем сына.
– Это значит да?
– Ты ж на колено не вставал, и кольцо ей не надел, – шепчет Ванька, морщит нос сердито. Боже, как хорошо. Ка же мне хорошо.
– Посмотрел бы я на тебя. Если бы за тобой гналась разъяренная свадьба. Боря останови машину.
Знаете, когда вам делает предложение грязный миллиардер в разорванных штанах, кольцом из проволоки, упав на колени посреди дороги – это просто верх счатья. Я вам клянусь. Когда он расслабляет шнуровку на чертовом корсете, а потом кладет руку вам на живот и замирает от восторга – это самое огромное, всепоглощающее блаженство. Когда рядом те, кто стал твоей жизнью навсегда – бесценный дар судьбы.
Венера Милосская
Восемь месяцев спустя
– Опять ты, Буханкин? Вот скажи мне, когда ты угомонишься уже? Как мне в декрет уходить, если у тебя постоянно как у чайника с конца капает? – притворно хмурюсь я, потирая затекшую спину. С утра сегодня тянет низ живота. И я давно не работаю. Но сегодня вот мне приспичило забрать с работы дурацкий свитер, который я терпеть не могу и который давно на меня не налазит.
– Дык это, ну. Я это… Как его… Женюсь я, Венера Карлна, – мнется, рецидивирующий постоянно, гонорейщик Буханкин. Наташа хмыкает в маску, еще бы такая новость.
– Кто же та счастливица? – боль в животе становится слишком назойливой и совсем иной. Уже не тянет, а словно ножом режет. Так, что перед глазами летят белые мухи.
– Дак это… Ну… Самое… Фенька, ну…
– Фенька Маромойка? – хрюкает Наталья. О черт, проститутка Фенька у нас гостья даже более частая чем Буханкин. Боже, вот это будет семейка.
– Совет да любовь, выдыхаю я и сгибаюсь от резкой, рвущей тело боли. Ноги становятся мокрыми, и стул, и кажется все вокруг. И Буханкин испуганно пятится спиной к выходу из кабинета. А я… Я… Я скоро стану мамой. Второй раз мамой. И в первый раз тоже мамой. Наконец-то.
– Венера Карловна, боже, – суетится вокруг меня Наташа. А я набираю единственный самый первый номер в своем телефоне и хриплю.
– Милосский, ты скоро станешь отцом. Наша дочь настойчиво хочет увидеть этот мир. Очень скоро. Но знаешь, имя Артемида мы все таки пересмотрим. Артемида Милосская это просто же ужас.
– Если ты в клинике я приеду и надеру твой неугомонный зад, – встревоженно рычит мой самый любимый
