знаю, сами разберетесь. Вы уже большой мальчик.
— Ты мне дерзишь? — поражается он.
— Я поддерживаю общий настрой беседы, заданный вами, между прочим!
— Что-то ты только всякую хрень поддерживаешь, — злится Воронцов, — а что-нибудь толковое — нет!
Это он сейчас про его домогательства в лифте и офисе?
Дайте мне сковородку!
— А я тугодум, — шиплю я. — Видите? Стоит только мне как следует подумать, и я принимаю правильные решения.
— В общем так, Тронь. Послушай меня…
— Нет уж, — завожусь я. — Это вы меня послушайте, Виктор Андреевич! Давайте. Напрягитесь. У вас должно получиться, это не такое сложное действие, как выглядит на первый взгляд.
Пауза.
— Ну? — нетерпеливо подталкивает меня Воронцов.
Набираю в грудь воздуха для тирады:
— Оставьте ваши деньги себе! Они мне не нужны! Не после того, как выставили их платой за… за… — меня клинит, не хочу произносить слово «секс», — … не за работу няни!
Слушать-то он меня, может, и слушает, да только выводы делает в стиле барина Воронцова.
— Это ты намекаешь, что бессребреница? И переспала со мной из жалости? — заводится Виктор.
Он безнадежен.
— А думать, что я переспала с вами за деньги, приятнее, правда? Так выходит, что это не вы жалкий, а я жадная?
В динамиках слышен треск. Такое ощущение, что Виктор что-то сломал или уронил.
— Варвар-р-ра, ты специально меня злишь? — ревет в трубку буйнопомешанный.
— Ничего подобного, — я возмущена. — Вы, разумеется, мне не поверите, но я ничего ради вас специально не делала и делать не собираюсь.
На этот раз с того конца провода доносятся более конкретные признаки разрушений — битое стекло.
— Да вы все сговорились, что ли? — психует он, а я и забыла, что он бывает таким. — Сначала Тиль выносит мне мозг, потом Ирина, теперь ты со своими капризами! Говорил мне Раевский, что нельзя бабам давать думать… От этого одни проблемы!
Я подозреваю, что Раевский — это тот самый Егор. Надо же: вот, как выглядит, еще один толстосум города и, очевидно, сексист.
Тиль — понятное дело, насчет того, что она сумеет вынести мозг, я ни капли не сомневаюсь. Она вся в папочку!
А вот Ирина…
Ирина мне неизвестна. Жену вроде бы Галиной зовут.
И почему-то упоминание Виктором незнакомой женщины мне неприятно. Возможно, речь идет о той самой хамке, что звонила мне вчера.
— Кстати, — я решаю, что настала моя пора высказаться. — Попросите мою замену держаться от меня подальше! Мне не нравится, когда хабалистые неизвестные истерички звонят мне и угрожают. Мне не нравится, когда мне присылают пугающие посылки. И мне очень не нравится, что кому-то постороннему известны мой телефон и мой адрес. В свете полной неадекватности вашей приятельницы я опасаюсь за своего ребенка!
— Что? — рявкает Воронцов.
Причем переходит на знакомый ор.
— Я все сказала. Изложила достаточно доступно! Я не хочу больше иметь с вами ничего общего! И работать на вас тоже не собираюсь. Ни няней. Ни аудитором. Всего недоброго!
Бросаю трубку.
Телефон, разумеется, тут же оживает. А то как же! Как это последнее слово не за Виктором!
Типовой рингтон продолжает меня нервировать, и я выключаю звук.
Наивная.
Думала, что этого достаточно, чтобы отвязаться от Воронцова.
Но он же внезапный, как комета!
Полчаса спустя, когда мы с Тимкой все-таки приходим к соглашению по поводу остывшей сосиски, травмирующую мою психику песню про синий трактор заглушает грохот. Мы с Тимошкой подпрыгиваем на месте, а потом до меня доходит, что это ломятся в дверь.
Приговаривая про себя: «По полям, по полям…», по пути в прихожую я на автомате проверяю все краны, не течет ли где, но за порогом вовсе не разгневанный сосед.
Хуже!
Взбешенный Виктор в куртке нараспашку.
Не давая мне и слова сказать, он водворяется на мою жилплощадь.
— Варя, ети твою налево! Что за угрозы? Рассказывай!
— Чтобы узнать детали, не стоило ко мне приезжать! Можно было уточнить все по телефону! — злюсь я, потому что мне становится сразу неуютно. Огромный Воронцов занимает всю нашу небольшую прихожую. Запах Тома Форда мгновенно оккупирует территорию. И весь он такой дорогой, холеный да лощеный, а я лохматая и успела только умыться и натянуть домашний костюмчик.
— Ты меня за идиота держишь, Тронь? Я звонил, но ты брыканула! Мало мне проблем, еще и это! Рассказывай! — рявкает он.
Я тут же взвиваюсь еще сильнее.
Ах проблем у него и без меня много? Так он сам их упорно создает!
— Катитесь назад в свою беспроблемную жизнь! И постарайтесь не создавать их мне!
Уперевшись руками в грудь, обтянутую белым кашемиром, я пытаюсь выпихнуть Виктора обратно за порог и чувствую, что номер не прокатывает.
Воронцов смотрит на меня сверху вниз, снисходительно приподняв бровь.
— Варя, если тебе нравятся такие игры, я готов…
— Что? — не въезжаю я.
— Ну с сопротивлением и все такое… Надо было просто сказать.
Таращусь на него, не в силах осознать, что мое нежелание видеть Виктора в своей квартире, он расценивает, как прелюдию. У меня от шока, даже руки опускаются.
Но я тут же спохватываюсь:
— Вы что несете? А если Тимка услышит? — и сама напрягаю слух. Странно, что ребенок еще не прибежал удовлетворить любопытство, но судя по доносящейся до меня из телевизора на кухне песни «Акулёнок туруру», еще минут пять у меня есть, за которые надо выставить Воронцова. — Зачем вы приехали?
— Ты не простыла, Тронь? — наигранно беспокоится Виктор, щупая мой лоб. — Моя женщина говорит, что ей угрожают, я что должен был делать? Пойти выпить кофе?
— Я не ваша женщина! Не была и не буду!
— Да куда ты денешься! — опять рявкает он, заставляя меня нервно оборачиваться в сторону кухни.
— Вы же два раза не предлагаете? — ехидно напоминаю я.
Воронцов смотрит на меня как на несмышленыша:
— Так и не отказываюсь. Я предлагаю один раз, а потом беру сам.
Что? Сам? Это как?
Но уточнять не рискую. А ну как возьмется показывать…
Он псих. Я же знаю. Чему я удивляюсь?
Не в силах подобрать цензурных слов, я молча пялюсь на джемпер перед моим носом. Вкусно пахнущий и белый. Совсем белый, как горячка у Воронцова.
Может, у него опять температура?
— Так что, Варя? Будешь держать меня на пороге? Я все равно никуда не денусь. Как и твои проблемы. И я просто жажду о них услышать, — давит Виктор.
— Я не хочу с вами разговаривать, — огрызаюсь я, но не столько агрессивно, сколько беспомощно, потому что уже в курсе, что этот господин
