— Зейн, я не боюсь этого. По-моему, гораздо страшнее, если мы этого не сделаем. Вдруг я проживу жизнь и так и не узнаю, как это могло быть здесь, сейчас.
— Ты говоришь так, как будто мы можем расстаться.
— Никогда, любимый, — произнесла она, вглядываясь в самую глубину его глаз. — Никогда, мой голубоглазый.
Потом она взяла его руку и повела его за собой в бесконечную мягкость между ног. Она открыла ему себя. Медленно и осторожно Зейн проникал внутрь.
Лили почувствовала, как у нее внутри пробежала волна блаженства, и закрыла глаза. Хотя она все еще ощущала, как ей в спину впиваются мелкие камешки, но ей казалось, что она парит над землей. Зейн опустил голову и ласкал ее соски до тех пор, пока не услышал высокие, дрожащие стоны. Тогда он медленно и уверенно устремился вперед.
Ощутив пульсацию ее влажных стенок, Зейн потерял всякий контроль над собой. Он продвинулся как можно глубже, потом скользнул назад. Вперед и назад. Ему становилось все жарче и жарче. Когда Лили обвила его руками, шепча его имя, Зейн почувствовал, что она тоже покрылась испариной. Она не чувствовала боли, как он боялся. Ее охватила такая же безумная страсть, как и его.
Вперед и назад. Он проникал в нее снова и снова. Опять и опять. Лили приподняла бедра, позволяя ему продвинуться еще глубже. Казалось, он попал в другое измерение. Они неслись в вечность, кружась в бесконечном водовороте любви. Их тела и души слились. Зейну хотелось, чтобы этот миг никогда не кончался. Какой же он был дурак, когда хотел лишить ее и себя такого восхитительного наслаждения!
Зейн снова и снова погружался в нее, пока не услышал, что она задышала тяжело и часто, как раненый зверь. В испуге он тотчас же остановился.
— Что-то не так? Тебе больно?
— О нет, мой любимый. Нет. Нет. — Лили поцеловала его в губы, потом, взяв его руку, провела языком вдоль каждого пальца. — Мне так хорошо.
Коснувшись спины Лили губами, Зейн положил руку ей между ног. Там было очень горячо и влажно. Эти изменения, которые он вызвал в ней, возбуждали Зейна еще больше. Ему нравилось дотрагиваться до ее набухших сосков, нравилось, что она стонала все громче и громче. Зейн не мог знать, нравилось ли ей то, что он делает, по он видел, что Лили отвечает на малейшее его прикосновение. И это заставляло его желать ее еще сильнее, чем прежде.
Он продолжал ласкать ее рукой. Его указательный палец скользнул к ней внутрь. На секунду у Лили перехватило дыхание, потом наступил оргазм. Зейн не останавливался, и его пальцы снова и снова привели ее к высшей точке блаженства. Так повторялось еще несколько раз, пока она наконец не взяла рукой его член, настаивая, чтобы он вошел в нее.
Зейна поразила та удивительная легкость, с которой он сделал это теперь. Страсть превратила Лили в теплую влажную гавань, где ему хотелось бы остаться навеки. Вперед и назад. Казалось, он летел над землей. Шепнув любимое имя, он приник губами к ее шее. Лили обхватила его затылок, и из глаз у нее покатились слезы счастья.
Лили прижалась к Зейну и подумала: будет ли так всегда или только б первый раз сексу позволено подняться до мистических высот?
— Я люблю тебя, Лили, — прошептал он. — Ты моя. Моя и больше ничья.
— А ты мой, — ответила она, глядя на него влюбленными глазами.
Зейн перевернулся на бок и прижал ее к себе. Лили положила голову к нему на грудь. Они видели только луну, звезды и друг друга. И никто из них не заметил пары изумрудных глаз, наблюдавших за ними из-за большого куста пурпурного шалфея.
После отъезда первой партии ребят Зейн записал их имена, адреса и телефоны в дешевую записную книжку, купленную на газозаправочной станции в Каньон-Лейк. О каждом из мальчиков он сделал пометки, почти как Лили в своей тетради. Но если Лили писала о личных взаимоотношениях и проблемах, то Зейн записывал в основном данные об их семьях, которые ему сообщали дети. Его особенно интересовали те из них, родители которых могли бы стать клиентами его отца. На полях он приводил примеры оценки их состояний. Зейн был поражен: как же много его питомцев унаследует большие деньги, переходившие от отцов к детям уже в течение нескольких поколений! В своей провинциальной глуши Зейну не приходилось сталкиваться с такими людьми. Он, как и его отец, должен был постоянно работать, чтобы обеспечить свое существование. Зейн работал на ферме, где они держали небольшое стадо, или занимался торговыми операциями со старинными драгоценностями, что являлось основным источником их дохода.
Вторая смена ребят прибыла в лагерь с еще большей помпой, чем первая. За рулем машин сидели шоферы в униформах, а некоторых девочек до самого домика сопровождали нянюшки. Облаченные в джинсы от «Глории Вандербильт», они несли сумки от «Гуччи». Мальчики привезли с собой портативные холодильники, машинки для изготовления попкорна и небольшие телевизоры на батарейках. Воспитатели только недоуменно хлопали глазами. В правилах черным по белому было написано, что держать в лагере телевизоры и радиоприемники запрещается. Никого не прельщала перспектива отбирать все эти «игрушки» после отъезда родителей, а потом получать кучу жалоб.
Зейну достались четверо из ряда вон выходящих тринадцатилетних молодцов: Мартин Йохансен из Миннеаполиса, Джейсон Колдуэлл из Нью-Йорка, Эндрю Бредли из Бостона и Уильям Маллой с Лонг-Айленда, штат Нью-Йорк. Все четверо оказались не просто знакомы — они сами выбрали этот лагерь местом своей ежегодной встречи.
На первый взгляд они показались Зейну пай-мальчиками. Коротко, но очень стильно подстриженные и уложенные феном волосы, не в джинсах, а в слаксах, в хлопчатобумажных рубашках в тонкую полоску с длинным рукавом вместо обычных футболок. Все четверо были в белых пуловерах под горло, словно они собрались прокатиться на яхте. И ни один из них не вспотел под горячим техасским солнцем.
«Холодные, как огурцы», — невольно подумал Зейн. Слишком холодные, чтобы доверять им.
— Да, мы ездим вместе с семи лет и побывали уже почти во всех лагерях, куда нам хотелось попасть: и в Поконосе, и в Рокисе, и в Йосимите. Мы встречаемся только в лагерях, — объяснил Мартин, бросив свой кожаный чемодан на кровать. — Мы даже доплачиваем, чтобы жить в одной комнате.
— Не знаю, удастся ли вам проделать это здесь, — с сомнением отозвался Зейн.
— Деньги могут купить все, — ответил Мартин.
— Ну, положим, не совсем все, — возразил Зейн.
Эндрю скрестил руки на впалой груди и бросил на него исключительно самодовольный взгляд.
— Сразу видно провинциала. Ты, пожалуй, скажешь, что любовь нельзя купить за деньги?
