Слева солидно возвышались два здания офисно-банковского типа. Их зеркальные синие окна сияли рекламной респектабельностью. Разноцветные иномарки униженно ползали вдоль обоих фасадов.
А когда-то в том же самом здании справа думать не думали ни о какой преступности, поскольку располагалось в нём общежитие станкостроительного техникума, окаймлённое пышными кустами китайской розы. И над этими кустами в окне на втором этаже вечно торчала весёлая кудрявая голова в очках, и хозяин её неизменно окликал Зою с подружками: «Привет, девчонки!» – не смущаясь тем, что девчонки не отзывались на приветствие ни словом.
Слева же на месте нынешнего офисного великолепия простирались травянистые просторы ДОСААФа, украшенные тренировочной парашютной вышкой. И любой желающий, вскарабкавшись на серый деревянный забор, мог наблюдать в волнующей близи, как бесстрашные юноши и даже девушки, перетянувшись многочисленными ремнями, с визгом и воплями отталкиваются от вышки и, скользнув по проволочному тросу, зависают на своих ремнях между небом и землёй, а затем по команде инструктора крутятся во все стороны.
Во дворе тем временем цвёл и наливался соком виноград в двух беседках, девчонки оттачивали мастерство игры в классики, а женщины, развесив по проволоке полный воскресный таз белья, боролись с искушением задержаться ещё буквально на минуточку, чтобы обменяться мнениями по самым животрепещущим вопросам бытия. А Машкина мама однажды поставила свой таз на лавочку и стала прыгать с девчонками в классики! И только тогда Зоя заметила, что она, тётя Инна, имеющая чудесное запасное имя «Инесса», совсем ещё молодая и весёлая, как девчонка! А в укромных уголках двора возводились роскошные шалаши, посередине же время от времени затевались суровые разбирательства: кто варварски оборвал полклумбы петуний и выпил сладкий цветочный нектар, а кто преступно сломал ветку абрикосы. Здесь раздавался весёлый стук резинового мяча, и мяуканье общеподъездного кота Мурзика, а однажды – даже вопли Зои, сломавшей руку во время игры в «выбивного», и суетливое шарканье тапочек бабушки Поли, спешившей к пострадавшей внучке с лицом белым, как её платок…
А ещё однажды поздно вечером, заигравшись в прятки по вольному летнему времени, Зоя вместе с Умницей Галкой запрятались совсем уж в дальние дали – на поваленное бревно в саду соседнего двора, куда еле доносились топот ног и вскрики «Стук за себя!» Кромешная тьма окружила и сразу поглотила их. Смутно различались только силуэты деревьев. Зоя подняла голову и в просвете чёрных ветвей увидела мерцающую на немыслимой высоте звёздочку.
И вдруг её охватил страх.
– Галь, пошли отсюда. Я… боюсь! – с трудом выговорила она полушёпотом. С каждым произносимым словом страх становился всё осязаемее: прятался за каждым кустом, подступал со всех сторон, нависал над ней – и такой же беспомощной Галкой! – протягивал к ним когтистые лапы…
Галка чуть отодвинулась, посмотрела на неё в темноте. И спросила:
– А чего именно ты боишься? Можешь сказать?
Она спросила так, как спрашивает старший – младшего. Как взрослый человек – ребёнка. Хотя она, собственно, и была старше Зои на два года.
Но перед этим конкретным вопросом страх как бы смутился. Убрал за спину когтистые лапы и сконфуженно отступил.
– Ну… вообще, – с разгону проблеяла Зоя.
– Вообще – чего? Или кого? – не отступала дотошная Галка.
Зоя добросовестно подумала.
Ответить было как-то и нечего. Вокруг стояла мирная засыпающая тишина. Близкая земля дышала теплом и растительной жизнью. И рядом на бревне сидел человек.
– Вообще-то – ничего, – подумав, созналась Зоя.
Галка улыбнулась в темноте своей умной улыбкой. И они посидели ещё немного на тёплом бревне и побежали застукиваться за себя, стараясь не греметь подошвами сандалий.
На этом месте проходило счастливое узнавание мира. Здесь простодушно делились далеко идущими планами. Сюда доносились из взрослой жизни (посвящать в неё детей до поры до времени считалось дурным тоном) загадочно-притягательные слова: «свадьба», «любовница», «внебрачный сын». И когда рассказывались страшные сказки, заводилась речь и о слепом дедушке из соседнего дома, которому, говорили, любовница плеснула в глаза кислотой… И вспоминали о как бы больной женщине из тридцать второй квартиры, которая почему-то одевалась, стриглась и курила, как мужчина, – правда, видели её во дворе так редко, что многие сомневались, существует ли она вообще. И жило предание о том, как один мальчик, родственник Марика-акробата, причём сам никакой не акробат, однажды взобрался по пожарной лестнице на третий этаж, в квартиру тёти Оли, к которой приехала на лето красивая взрослая девочка Таня… и вот досада – конца этого романтического происшествия не помнили ни старенькая уже тётя Оля, ни даже сам Марик!
И, между прочим, почти то же самое случилось и с Мариком, когда к Машке приехала Нина, подруга из Геленджика. Эта Нина, на взгляд Зои, была девочка так себе, загорелая, конечно, как подобает морячке, но не то что яркая блондинка – волосы какого-то неопределённого цвета, да и толстовата, хотя занималась лёгкой атлетикой и даже завоевала какие-то там призы по бегу – ноги у неё, действительно, были накачанные, хотя опять же приличной упитанности – а что за красавица, спрашивается, с толстыми ляжками? Зое и собственные-то ляжки немало крови попортили, так что она в этом разбиралась… Так вот, Нина к тому же носила очки – линзы тогда ещё не придумали – и в автобусе, по дороге к подруге, как-то умудрилась отломать одну дужку, так что пришлось с утра бежать в «Оптику» заказывать новую оправу. То есть вышли-то они с Машкой из дома утром, но решили пройтись пешком, а по пути, естественно, завернули в магазин «Мелодия» посмотреть пластинки, потом встретили Машкину одноклассницу, поболтали о том о сём, зашли в кафе-мороженое и достигли «Оптики» точно к перерыву. И тут случилось первое удивительное происшествие: парень-продавец в белом халате, мрачно буркнув: «Закрыто! И оправ тонких нету…» – вдруг поднял голову и глянул на расстроенную Нину. При этом, по словам Машки, лицо у него изменилось и стало как бы оторопелое, и он сначала замолчал, а потом как бы даже нехотя, запинаясь, выговорил: «Но ради ТАКОЙ девушки… можно и поискать!» – и действительно нашёл-таки!
Надо ли говорить, что всю обратную дорогу Машка таращилась на, как ни крути, совершенно обыкновенное Нинкино лицо, а та улыбалась, морщила самый что ни на есть обычный нос картошкой и норовила отвернуться?
Но главный сюрприз поджидал их накануне Нинкиного отъезда, когда гостевая программа была уже выполнена, то есть посещены были и горпарк, и скверик со слоном, и замусоренная набережная, а кроме того новый кинотеатр «Аврора», где как раз шёл французский фильм «Высокий блондин в жёлтом ботинке».
Вечером, после вялых попыток расшевелить дворовую компанию – в этот раз что-то не заладились ни игры, ни беседы, хотя геленджикская гостья вроде бы уже влилась в коллектив, – Машка с Ниной отправились домой, а Зоя побрела к своему подъезду. И у самого порога до неё донеслось ленивое Славкино:
– Слышь, Зой! На минутку…
После чего Славка с Мариком обратились к ней с удивительнейшей просьбой. Требовалось каким-то образом вызвать Нину во двор ТАЙКОМ ОТ МАШКИ!
Надо ли говорить, что на следующий день не только Машка и Зоя, но и шестилетняя Ленка из третьего подъезда, и чуть ли не бабушка Оля ЗНАЛИ ОБО ВСЁМ? Нет, нет, конечно, Нина не собиралась ничего рассказывать, но Машка-то и сама не идиотка! Так что от Нины всего-то и понадобилось, что покраснеть и молча кивнуть в ответ на догадку подруги… после чего ещё недели две во дворе только и разговоров, и намёков, и вздохов было, что о приезжей красавице, удостоенной за один вечер трёх объяснений в любви – от Славки, Марика и, как позже выяснилось, десятиклассника Кости из дома напротив!
Тут уж вся женская молодёжь двух дворов разом прозрела и задним числом оценила как природные данные Нины (в особенности голубые глаза с тёмными прямыми ресницами), так и её вкус в одежде, а именно серенькое, неброское на первый взгляд (а на самом деле выгодно оттеняющее цвет кожи) платьице с якобы простым вырезом и модные босоножки-сандалии с переплетением ремешков до колен. Постепенно волосы её определили как пепельно-русые, нос – как пропорционально точно подходящий всему лицу, которому даже очки, как выяснилось, придавали своеобразное загадочное очарование. Вспоминали с мечтательным вздохом её прямую осанку, приятный голос и открытую улыбку. И в конце концов сошлись в торжественном утверждении, что лицо Нины, равно как и её фигура, украсили бы обложку любого журнала, вплоть до «Работницы» или даже «Огонька». И удивляться теперь оставалось разве только тому, как поздно всё это стало понятно. То есть поздно – всем, кроме безутешных Славки, Марика и Кости…
