слушаться.
— Жоржи, мне больно! — уже жалобно пискнула Юля.
— Яйца лижи и слушай дальше. Теперь ты будешь делать все, что я скажу, трахаться, с кем я прикажу. На следующей неделе возьмешь свое прекрасное платье, притащишься к Алинке, а мы с Вазгеном придумаем, как оприходовать невесточку.
— Да пошел ты, придурок… Я вообще-то беременная.
— Помню я, не переживай, но так даже прикольней, и теперь резинками можно не пользоваться, ты же и так залетела, значит, можно не переживать по этому поводу.
— Если муж узнает, он с тебя три шкуры спустит, — пыталась храбриться Юля, хотя она действительно была напугана. С одной стороны, напугана, а с другой, неимоверно возбуждена, смазка аж по бедрам текла и чуть ли не на пол капала.
— А ты сделай так, чтобы не узнал, это ведь в твоих интересах… Бля, хватит уже языком трепать, лучше работай им, соси давай, шалава, достала уже болтовней.
— Нин, ты не видела, куда это Юля пропала? Что-то я упустила этот момент. Может, правда с мужем куда пошла, его тоже нигде нет.
— Точно не с мужем, Шувалов только что очень напряженно разговаривал со своим другом, тем, с которым Таня танцевала, — Нина Тимофеевна, чтобы ее слова слышались через музыку, чуть склонилась к лицу сестры. — Представляешь, схватил его за шею, к стенке прислонил, а лицо злющее-злющее. Потом к ним подошел свидетель, и они все втроем вышли на улицу. Ох, Эль, зря вы затеяли эту свадьбу, ты видела, какими глазами жених на Таню смотрит?
Встревоженное лицо мамы сегодняшней невесты стало грустным.
— Нин, у самой сердце кровью обливается, и одну дочку жалко, и другую. Но у Юли ребенок….
— Какая трудная ситуация… — покачала головой крестная из Болгарии. — Может, проще аборт было сделать. Не знаю, как там у них с Юлькой произошло, бес попутал, видимо. Мужики, что с них возьмешь, да каждый второй изменяет. А по-настоящему Шувалов Таню любит, я ещё на дне рожденья поняла, у него такое лицо было, словно каждая минута с ней, каждый ее взгляд, каждое касание, ему радость доставляют. А когда вдруг Гена появился, думала, испепелит глазами или еще того хуже, по лестнице спустит.
— Ты чего, какой аборт! — всплеснула руками Эльвира Тимофеевна. — Коля бы не позволил ни за что на свете. А Таня вся в отца. Знать, что из-за нее сестра ребенка вычистила, это ведь непосильный груз на совести. Она бы себя поедом сгрызла. Сейчас Танюшка хотя бы успокаивает себя осознанием, что все сделала правильно.
— Да все неправильно, Эль! — возмущенно повысила голос крестная Тани Лазаревой. — Абсолютно неправильно, жених любит одну сестру, женится на другой. Не будет там никакой семьи. Да и Юлька ещё молодая, вертихвостка… Какая из нее мать! Так одно название… Вот помянешь мое слово, родит она ребенка, они разведутся, а ребенок с отцом останется. Не такой Шувалов человек, чтобы свое дите отдать.
— Откуда ты знаешь, какой он человек. Да и кто ему позволит, у нас по законодательству ребенок с матерью остается.
— Эль, какая ты наивная. Кто вы, и кто они? Докажут, что она не может ребенка содержать. А разве Юля может? Студентка, зарплаты нет, жилья своего нет.
— Как нет, — возразила Эльвира Тимофеевна, — а наша квартира?
— Вот ты правильно сказала, квартира ваша, а не ее.
— Да ну тебя, Нин, не каркай… Они только поженились, а ты уже о разводе говоришь. Вдруг все ещё сложится.
Нина Тимофеевна недоверчиво покачала головой.
— Танюшка мучается… И знаешь, ведь специально так оделась, чтобы ему больно сделать, танцует бедненькая, а самой, видно, реветь охота в три ручья. Вся в отца твердолобая, упрямая и… однолюбка. Вон Николай, сколько за тобой бегал, Вадька тебя бросил, в Америку уехал, все ему хотелось лучшей жизни, а Коля отогрел. Потом, помнишь, приезжал Вадик со своей Америки, спрашивал, где ты. Весь такой деловой, наглый… Видимо, в Америке туго с красавицами, раз о тебе вспомнил. Помнишь, я тебе рассказывала.
— Помню, — сдавленно произнесла Эльвира Тимофеевна и в смятении потупила глаза.
— Да только поздно, ту-ту, ушел поезд, у вас с Лазаревым уже Танюшка подрастала.
Мама сестер протестующе подняла руку.
— Нин, не начинай, а… К чему сейчас эти воспоминания, что было, то прошло. Пойду я лучше Юлю поищу. Свидетельница с Дашей вон танцует, а невесты все нет. Вдруг ей плохо стало…
Темноволосая женщина поспешно встала из-за стола и направилась к выходу из зала ресторана.
…
Но Юле как раз было хорошо, очень хорошо, ее любовник, насытившись ласками умелых пухлых губ невесты, решил поменять позицию и, поставив блондинку на четвереньки, крепко ухватившись за худенькие девичьи бедра, вонзился сзади в ее влажную хлюпающую промежность. И так донельзя возбужденная девушка, протяжно и громко застонала, подаваясь попкой навстречу движениям Игоря Карнаухова.
— Ага, Юльчик, нравится, когда тебя дерут… Шлюха ты, Юльчик, первостатейная шлюха.
— Продолжай… — постанывая, просила блондинка.
…
Темноволосая женщина зашла в туалет изысканного ресторана «Сопрано», тут все блестело элитной кафельной плиткой, дорогущим санфаянсом и без единого развода металлическим блеском смесителей да других аксессуаров для ванных комнат. Она заглянула в одну туалетную кабинку, потом другую, в каждой находился прикрепленный к стене унитаз, такое же подвешенное белоснежное биде, держатель для бумажных полотенец и еще какие-то приспособления, только невесты среди всего этого сантехнического великолепия не было. На красивом, несмотря на возраст, лице Эльвиры Тимофеевны появилась тревога. Мама невесты нерешительно замерла у входа на мужскую половину туалета, но войти не решилась. Покинула уборную и медленно направилась по коридору к выходу из ресторана. Огромная крутящаяся дверь на улицу провернулась, впуская внутрь ее новоприобретённого зятя и его друзей.
— Александр Иванович…
Шувалов недовольно скривился.
— Прошу вас, Эльвира Тимофеевна, зовите меня просто Алексом или Сашей,
— Саш, ты не видел Юли, я не могу ее нигде найти, подумала, может она на улицу вышла подышать?
Брови темноволосого красавца-зятя нахмурились.
— Нет, я там ее не видел. Да и погода не способствует дыханию. Холодно очень, словно конец октября, а не середина сентября, всего плюс двенадцать.
— Куда же она могла подеваться?
Лицо Шувалова стало ещё более недовольным.
— Надеюсь, ее отсутствие — это не воплощение дурацкой свадебной традиции воровать невесту, и мне не придётся выполнять всякие дурацкие задания для возвращения молодой жены. Я же предупреждал, что не хочу всех этих глупостей, неоднократно предупреждал и вас, и маму.
— Я-я не знаю, — смущенно пробормотала Эльвира Тимофеевна, — вроде некому так шутить.
— Вы в туалете смотрели?
— Да-да, конечно, перво-наперво
