могу понять, что она задумала. Судя по ее хитрой физиономии, что-то грандиозное. А если учесть, что ее тетя Поля обучала десять лет… На месте особняка Арсения скорее всего останется пепелище. На котором потом лет тридцать ничего не будет расти.
– Погнали, – хихикает Корюшка. У меня поджимается все, что только может поджаться. Ну вырублю я сейчас этих двух церберов. У Бульдога оружие. Двор охраняют еще по меньшей мере пять «бобиков». И я совсем не уверен, что Варвара сделает так, как я ей велел. А вот это вот слово «Погнали» меня вообще пугает с некоторых пор. Хотя я и не робкого десятка.
А потом все происходит как в замедленной съемке. Кира легко выворачивается из захвата толстой руки своего пленителя. Я слышу вопль, который издает бульдог, когда девочка, словно бойцовская собачка вцепляется зубами в его запястье. Оружие с падает на пол. Раздается грохот. Один из амбалов валится на пол, как подкошенный.
Я бросаюсь на второго, бью в колено. Он орет так, что с потолка сыплется штукатурка. Верещит Лиска на ультразвуке, как мне кажется. Потому что я явно контужен и дезориентирован.
– Мелкая тварь, ненавижу соплячек, – я вижу, как чертов подонок все таки скидывает со своего запястья девочку и откидывает ее как пушинку. Кира отлетает к перилам, раздается треск и я вижу, как моя дочь, моя девочка летит вниз. Плевать на все вокруг. Не помню как оказываюсь возле места ее падения. Понимаю, что не успеваю ее поймать, просто валюсь на пол. Она падает сверху. Я слышу как хрустят мои ребра. Боль рвет тело.
С улицы раздаются крики, но я их почти не слышу. Как и грохота, с которым какая-то страшная сила выносит дверь особняка Бульдога.
– А ты ничего. Папа альпинист. Жалко, что маме ты не подходишь. Женишься на Алисе этой, чтобы еще ее ребенок не… – сипит мелкое исчадье, господи, что она несет за бред? Я не слышу окончания ее речи к сожалению, а может к счастью. А характер у нее мой. Мой. Супер, оказывается быть отцом так круто. Надо будет еще… Об этом я думаю с гордостью, уплывая в страну без боли.
Варвара
– А потом он мне сказал, что я его девочка, – хлюпает носом Корюшка. Сейчас она похожа на взъерошенного воробышка. – Ма, фиговый он альпинист. Но, он же мой папа? Да?
– Папа, на жопе шляпа, – хмыкает Полька. Когда-нибудь я убью эту поганку. Когда-нибудь, когда у меня не будет кружиться голова, дышать станет легче и пройдет мерзкая тошнота. – Нет, ну ты подумай…
– Что? Поля, ты снова все испортила. Какого черта ты полезла на рожон? Надо было сделать так, как велел Яров, тогда бы моя дочь не подверглась опасности, тогда бы Лавр не лежал сейчас в палате с пробитым легким в стабильно тяжелом состоянии. Что я должна подумать? Что несчастные амбалы, которых ты чуть к праотцам не отправила, теперь заикаться начнут и никогда больше не подадутся в охранники.
– За это, между прочим, и спасибо можно бы было сказать, – фырчит моя единственная подруга, которую иногда, очень часто, практически всегда, я боюсь до полусмерти. – Я честно не думала, что такой эффект будет. Там пугалка то детская была. Игрушечка.
Я вздыхаю. «Игрушечкой» разрушило пол забора и стену особняка, а огромных секьюрити раскидало в стороны, как щенков. Но я молчу, поджимаю губу. Главное не сойти с ума. Главное, чтобы Лавр выжил. Он спас мою дочь. Нашу с ним дочь. И я должна, просто обязана сказать ему что я его…
– Ма, я схожу за водой, – шепчет Корюшка, выдергивая меня из тяжелых мыслей. Молча киваю, даю денег. – Купи побольше бутылку. Я страшно пить хочу. И сока купи покислее. Меня страшно тошнит на неровной почве.
Провожаю взглядом дочь, поворачиваюсь к Польке, которая сидит выгнув бровь дугой, с видом Моны Лизы. Паразитка. Жалко у меня нет сил ее прикончить.
– И давно нас от нервов тошнит?
– Да, с тех пор, как ты поселилась в моем доме, – в тон ей отвечаю я. На что она намекает вообще, эта ходячая чума? – А когда твое «погнали» слышу, у меня начинается тахикардия. Кстати, тебе дыру в полу когда заделают?
– Гонишь, значит? Вот ты какая… Я им жизни спасаю, а они…
Она не успевает договорить. Наш с Полинкой диалог прерывает капризный голосок, несущийся по больничному коридору приказным ветром. Я еще не вижу его обладательницу, но точно знаю, кого принесла нелегкая.
– Я имею право знать, что с моим женихом. И когда его можно будет перевести из этой убогой богадельни. Люди уровня моего будущего мужа не могут лежать в вашей забегаловке. Вы понимаете, кто у вас сейчас лежит. Сам Яров.
– Алиса Арсеньевна, господин Яров в стабильно тяжелом состоянии. Сейчас его нельзя трогать, – назойливой мухой гудит мужчина, доктор скорее всего. Я сжимаюсь на своем месте, пытаясь превратиться в невидимку. Видеться с капризной красавицей, чей отец преступник и бандит, едва не лишивший меня дочери и мужчины, который моя судьба, мне не хочется совсем. А еще я ревную. До оскомины и изжоги, я ревную. И ничего не могу поделать с собой. И почему она считает, что до сих пор невеста? Неужели думает, что Лавр женится на ней не взирая на…
– Это неважно. У нас свадьба через неделю. А тут еще отец у меня арестован, жених при смерти, дом в руинах. Просто кошмар. Я не могу больше переносить торжество. Гости уже съезжаются, ресторан оплачен, а главное…
– Надо ж, фря какая, – бухтит Полинка, – вынь ей да положь. Овца, не знает еще, что хрен ей, а не наш дефлоратор. Он же тебя любит.
– Этого он мне не говорил, – выдыхаю я шепотом. Сердце колотится, словно молоток отбойный.
– Так и не нужно. И так все ясно. И ребенок у вас общий. А эта… Сучка крашеная.
– И в платье я свое скоро влазить перестану, – капризный голос «сучки» впивается мне в мозг, словно щупальца мерзкого чудища. Закрывает мне ноздри, рот, глаза. – Вы же понимаете, вы же доктор. Я даже не думала, что живот так быстро растет при беременности этой идиотской. Чувствую себя щукой фаршированной. А я должна блистать.
Все. У меня заканчивается воздух. Кажется, что меня ударили под дых. Больно. С оттягом. Поднимаюсь с дурацкого металлического кресла, не чувствуя себя вообще. Полька еще молчит, когда мне так нужна ее болтовня. Онемела
