позволю. Не позволю!
Зажимаю ей нос и толкаю свой выдох ей в лёгкие. Ещё раз. Ещё раз.
Давай же, дыши!
Не дышит. Она не дышит.
Мир застилает красной пеленой.
Сердце ревёт в груди.
Я не могу потерять эту девочку. Не могу!
— Давай, Мила, давай же! Ну, трактористка, дыши, блядь!
Крышу срывает, и я громко рычу, почти до крика срываю горло.
Но внезапно девчонка закашливается, и вода выходит из её лёгких, стекает тонкой струйкой по подбородку.
Это приводит в чувство. Она всё ещё без сознания, но я беру себя в руки. Подхватываю её и выбираюсь по склону от реки на трассу.
Какая-то тачка.
Мимо проезжает!
Гондон! Неужели, не видишь, что у меня девушка без сознания на руках?
Видел, конечно. Мудила.
Вторая тачка так же. Мать их!
Тормозит третья. Какая-то бэха, не сильно молодая. За рулём девчонка — ещё совсем соска. Лет двадцать и то нет, наверное. Губищи здоровенные, вся как кукла. Смотрит и глазами хлопает перепугано.
— Помоги, девочка, — голос у меня хрипит сорванный. — В больницу надо.
— С-садитесь, — кивает спешно, и я слышу, как отмыкаются замки на дверях.
Осторожно кладу Милу на заднее сиденье, а сам, пытаясь не спугнуть, у девчонки спрашиваю:
— Может, за руль пустишь? Быстро надо домчать.
— Я могу быстро, — кивает.
— Ладно.
Влезаю на заднее к Миле, кладу её голову на колени себе.
Может так и лучше, что не за рулём я, трясёт всего. Не дай Бог ещё раз влетим.
Девчонка поджимает свои губищи и даёт на газ. Действительно ведёт быстро, но вполне осторожно. По пути забивает голосовым в навигатор ближайшую больницу.
— В ЗИПовскую? Или скорую на встречу вызвать? — спрашивает на ходу.
— Да, давай в ЗИП. Если сами, быстрее будет.
Пока она везёт нас, время словно останавливается. Я убираю у Милы с лица мокрые волосы и глажу по щеке. Хочется прошептать ей, что всё будет хорошо, но вместо этого меня кроет ледяными волнами вины.
Это я не справился с управлением.
Я влетел в ограждение моста.
Зачем дёрнулся за ней, когда схватилась за ручку? Двери ведь всё равно закрыты были на замок.
Идиот. Рефлекс дурацкий сработал.
Глупо как! Глупо!
— Здравствуйте, — слышу голос девчонки за рулём. Кажется, она звонит куда-то по гарнитуре. — Меня зовут Алина. Я еду в вашу больницу, и у меня в машине мужчина и женщина. Они мокрые, и девушка без сознания.
— Мы слетели в машине с моста в реку, — подсказываю, отмечая про себя, что Алина эта молодец. Не только взялась подвезти, в отличие от двух мудаков, промчавшихся до неё, ещё и заранее в больницу позвонила, чтобы быстрее всё прошло на пропускном.
— Мужчина утверждает, что они слетели с моста в реку.
— Мужчина ранен? — спрашивает диспетчер БСМП по громкой.
— Нет, я не ранен. Девушка ранена, кажется. С виду незначительно, но она без сознания.
— Понятно, — диспетчер услышал меня и без дубляжа девушки за рулём. — Ожидаем.
— Если можно, — добавляю, — сообщите Матвею Кузнецову, будьте добры. Скажите, что это Демьян.
После недолгой паузы, диспетчер всё же обещает позвонить в ординаторскую и сообщить Матвею. Я бы и сам позвонил, но телефон покоится где-то на дне Кубани, вместе с мерсом.
Прикрываю глаза и просто жду, сжимая холодную безжизненную ладонь моей трактористки. Жду, что сейчас мне скажут, что она в норме. Что будет в норме.
Знай моя мечта, я бы всё отдал,
Чтобы хоть на миг мог вернуться назад…
Увесистая пощёчина отдаётся болью в голове, и картинка встаёт на место.
— Дёма! — Матвей трясёт за плечо. — Эй, друг, ты здесь?
Хер его знает, где я.
Я так долго смотрел на белые двери с непрозрачными квадратами стекла, так долго ждал, пока хоть кто-то выйдет оттуда и скажет мне хоть что-то…
— Демьян Игоревич, мне очень жаль, — врач снимает хирургическую шапочку и комкает её в пальцах. И вообще, он бледный какой-то… — Мы сделали всё, что смогли. Мы пытались, но…
Пока не сказал, ведь не считается, да? Пока он не произнёс, оно как бы и неправда…
Я закрываю глаза и слышу её смех. Хохочет так искренне, так открыто. Как колокольчик.
Только со мной она такая? Почему другие не видят её чистую, светлую душу? Почему этот ебаный мир так много придаёт значение мишуре?
Ощущение, что я проваливаюсь. Что бетонный пол под ногами становится мягким, и меня плавно засасывает во тьму.
— Сердце вашей сестры не выдержало. Мне очень жаль, но Нина не пережила операцию.
Заткнись, мать твою! Не видишь, я слушаю её смех…
Снова эти белые двери и снова ожидание.
Приговора?
Или надежды?
Говорят, всегда нужно верить. Но что если однажды так уже верил, а потом железом раскалённым в сердце…
— Демьян!
Всё вокруг становится чётким. Стены, двери, медсестра чуть в стороне, передо мной лицо Матвея.
— Мила? — задаю лишь один вопрос ему.
Пусть скажет.
Ведь пока вслух не сказал…
— Она в коме, Дём. Но в кому мы ввели её, чтобы не держать на агрессивных обезболивающих. Так мы меньше навредим ребёнку, так что…
— Ребёнку?
Удар под дых такой силы, что у меня весь воздух выбивает из груди. Рёбра становятся тюрьмой. Хочется выломать их, чтобы вдохнуть как можно глубже.
— Мила беременна, ты не знал? — Матвей хмурится. — Срок, судя по всему совсем маленький, около пяти недель. Она и сама могла не знать.
— Он… ребёнок… он живой?
— Живой, — кивает Кузнецов. — Чудо, знаешь ли. Учитывая кислородное голодание, стресс.
Я не знаю, как реагировать и что нужно говорить.
Я в шоке.
В блядском шоке, мать его.
Не особенно я представлял в своей жизни детей, но внезапно, прямо в эту секунду я ощутил, что вот это то, что в животе Милки — моё. Моё! Не знаю, что от меня вообще зависит и зависит ли что-то, но я сделаю всё, чтобы сохранить их обоих.
— Матвей, — слова через глотку продираются с трудом, — сделай всё, что можешь, друг. Лекарства, что там ещё… Любой стоимости, Матвей.
— Тише, Дёма, — друг кладёт мне руку на плечо. — Это всё по умолчанию. Тебе не нужно говорить или просить. Но это не всё ещё.
В груди снова стынет. По рукам противная дрожь скользит.
— Что? — выдаю глухо.
— Пока Мила без сознания, не совсем понятно, но я думаю, у неё проблемы с позвоночником. Разрыва спинного мозга нет, перелома позвоночника тоже, но мне не очень нравятся её рефлексы. Точнее сможем узнать, когда она очнётся.
Я тупо киваю, но
