Мирон резко встал и протянул мне руку.
– Куда ты? – выдохнула, когда подушка опустела.
– Это имеет значение?
Как можно хоть что-то ответить, когда на тебя смотрят с таким обожанием? От такого взгляда и руки перестают слушаться, и ноги. Вместо слов я встала, схватившись за ладонь Мирона.
– Нет. Не имеет.
Корнеев улыбнулся, и это была самая фантастическая улыбка на свете. Та самая, от которой крышу сносит. Если бы он не держал меня, я бы точно улетела в неизвестном направлении.
– Знаешь, я столько времени злился на твоего отца, а сейчас готов позвонить ему и поблагодарить.
– Прямо сейчас?
– Нет уж, – хмыкает, заглядывая мне в глаза. Ох, черт. – Я так долго ждал, Василиса, что разговаривать больше не могу.
В сотый раз за этот вечер у меня дыхание перехватывает.
Все тело потянулось к Мирону. Губы раскрылись, но я знала, что лучше не начинать то, что не сможешь завершить.
Точно не здесь.
Точно не рядом с мамой Мирона.
Подальше. Там, где будем только мы одни.
– Спорим, сейчас нет пробок? – лукаво улыбаюсь я, пальцем прикасаясь к плечу парня.
– Я с тобой на другое готов поспорить.
Из квартиры мы выходили тихо, как воры, но с пустыми руками. Мирон пошел первым, потянув меня за собой. Все тело дрожало. В крови бурлил адреналин. Перед собой я видела только спину Мирона, больше ничего. Лифт ждали, прижимаясь друг к другу. Была игра, в которой нет победителей. Все происходящее как в тумане. Не помню, как мы добрались до квартиры. Не помню, в какую сторону Мирон кинул ключи. Не помню, как скидывала обувь. Не помню, в какой момент до меня дошло, что мы не в моей комнате.
– Хочешь, расскажу свой секрет?
Прижимаясь спиной к стене, услышала голос Корнеева.
– Да. Хочу.
– Когда увидел тебя в своей спальне, первой мыслью было – надо придумать что-то, чтобы мама нас оставила вдвоем. С трудом сдержался.
Я обнимаю его руками и притягиваю к себе.
– Сейчас мы одни, – протягиваю, а потом в голове мелькает картинка – чемодан. – Одни же? Никаких скелетов под кроватью нет?
– У меня есть только ты. Больше никого и никогда. Только ты, моя Мамаева. Больше – никто не нужен.
Я шумно выдохнула, когда его горячие губы обожгли мои.
Меня накрывает. Нас накрывает. Каждое прикосновение – новая вспышка света в глазах. Голодный взгляд Мирона разрывал мое сердце и тело на тысячи маленьких осколков.
Еще один поцелуй. Долгий. Опьяняющий. До дрожи.
Я задыхалась от каждых новых ощущений.
Стон сорвался с губ, и мне захотелось большего.
Кожа горела, и я выдохнула, когда осталась без футболки.
– Мамаева, ты самый настоящий идеал.
Ловлю на себе восхищенный взгляд Мирона. Боже, сейчас я и правда чувствовала себя идеальной. А еще самой счастливой и самой желанной.
Новое касание, от которого хотелось кричать.
Громко, не боясь, что нас могут услышать.
– Мирон, пожалуйста…
Позвоночник прошибает разряд тока, когда парень подхватывает меня на руки и уже через секунду опускает на кровать. Нежно. Бережно. Будто я самый настоящий хрусталь.
Он отодвигается, а я выгибаюсь к нему навстречу.
Боже!
– Сейчас я понимаю, почему мне было так тяжело засыпать на этой кровати. С того самого дня я мечтал видеть тебя рядом. Раздевать тебя. Смотреть, как ты смущаешься. Слышать твое дыхание. Прикасаться…
– Мирон… – громко выдыхаю ему в рот, немного смущаясь.
Кажется, я уже начала сходить с ума.
Клянусь, мне это безумно нравилось.
35.
Обессиленная, я падаю на диван. Сил больше нет. Дышу с трудом. Глаза закрываются. Единственное желание – отключиться и не приходить в себя ближайшие сутки.
– Я больше не могу! – вздыхаю, устало поправляя волосы. – Я правда больше не могу. Ты меня вымотал!
– Можешь!
Его взгляд буквально кричит: вернись ко мне. Чего? Не-не-не. Мотаю головой, мол, закончи сам. Я – пас.
Смеется.
Блин, вот откуда в нем столько энергии? Мирон спал всего лишь несколько часов днем. Сейчас он должен выглядеть как зомби, падать от усталости, но нет. Бодрый, веселый и весь из себя молодец какой. А я как лапша, которую горе-повар переварил и превратил в клейкую массу.
Мне стыдно должно быть, но я слишком устала, чтобы последние силы на стыд тратить.
– Нет. Не могу. Остановимся на этом моменте. Продолжим завтра. Или послезавтра. Или через месяц. Вообще, если уж быть откровенной, мне на год хватило впечатлений.
– Не может она, – бурчит в ответ. – Поднимайся давай. Я без тебя тут не справлюсь.
Я тяжело вздыхаю.
– Справишься, Корнеев. Я в тебя верю.
Тем более он сам вызвался вешать чертовы шторы, я его не просила. Наоборот, как могла, пыталась отговорить. И в кино предлагала сходить, и на его удобном матрасе поваляться, смотря тупую комедию с длинноногой блондинкой в главной роли. В отказ. Я даже хотела позвонить его маме, чтобы узнать рецепт ее фирменных блинов. Думала, хоть еда заставит его одуматься.
Упертый Корнеев.
Оказывается, пока меня искал, не одно обещание сделал, а два. Еще было: если найдет, то шторы в этот же день повесит.
Честный он. Сказал – значит сделал.
А я вот сижу уставшая, рук не чувствую и не понимаю, почему он обещал, а я страдать должна?
– Ой, ты там одну петельку пропустил, – протягиваю, разглядывая его голую спину. Эх, отличной идеей было спрятать пульт от кондиционера. Да, я тоже высыхала от духоты, но ради того, чтобы поглазеть на Корнеева без футболки, готова и жару вытерпеть. – Давай-давай. Потом еще маму твою позовем, чтобы она оценила работу сына.
Я улыбнулась, Мирон – нет.
Спрыгнул со стремянки и ко мне направился.
Не спрашивая, приподнял меня, усадив к себе на колени.
– Да-а-а, так мне точно удобнее. Если бы раньше знала про твои удобные коленки, то еще на празднике Кира сдвинула бы Олю, чтобы использовать тебя в качестве стула.
– Тогда Прокудин остался бы с разбитым носом.
– М? Почему?
– Он к тебе еще тогда подкатывал. Я видел.
Признание вызывает во мне всплеск эмоций.
– Все-таки смотрел!
– И не я один, – Мирон закатил глаза. – Пришлось отцу твоему звонить. Объяснять ситуацию. Хорошо, что он мужик понятливый. С двух слов все понял.
– Сдал меня, – утыкаюсь в его шею, прикусывая кожу зубами. – Не стыдно было ябедничать?
– Не-а. Совесть не мешала спать. Зато теперь никому звонить не придется, – самодовольно заявляет он. – Ты – моя. И я на шаг от тебя не отойду. Вчера как чувствовал, что не надо тебя отпускать. Надо было с тобой пойти.
Заводит мои руки за спину, возвращая легкий укус в плечо. Не больно, очень даже приятно.
– Ты чего делаешь? – наигранно возмущаюсь я, надеясь на повтор. – А как же шторы?
– Шторы потом. Через месяц. Или через десять лет, когда я научусь держать себя в руках, находясь рядом с тобой. Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоило сдерживаться все это время. После сломанного стола… Не мог о другом думать. Только о тебе, Мамаева. Не мог тебя из головы выбросить. Даже сейчас думаю, хоть ты и рядом со мной.
Я не могла дышать. От признания Мирона в груди что-то сжалось, а затем с искрами разлетелось по разным сторонам.
– Мне кажется… – Прижимаясь к его груди, я слышу, как бешено бьется сердце Мирона. – Больше не надо сдерживаться.
Наши губы сами находят друг друга. Нежно, осторожно, смелея все больше с каждой секунды. Потом уже в ход идут руки. Прикосновения Мирона вызывают дрожь во всем теле. Я наслаждалась ими, откинув голову, позволяя ему провести дорожку из поцелуев до шеи, затем ниже.
– Мне и десяти лет не хватит, Василиса.
В животе начинает бурлить радость. И мне же мало будет. И двадцати лет не хватит, чтобы научиться спокойно реагировать на Мирона. Я это знаю. Просто чувствую.
Спустя несколько часов, когда силы окончательно покинули меня, я все равно не могла оторваться от Корнеева. Была жизненная необходимость лежать с ним рядом и не отпускать.
