хотелось. А чего тут рассказывать?* * *
– …Это фиаско, братан, – вздохнула Валька, выслушав мои излияния, закусывая пиво мармеладными мишками.
– Шампанске где? – рыкнула я, шаря глазами по столу в поисках обещанной шипучки.
– Там же, где обещанные острова, – вредно отозвалась Валюха, – пей что дают. И вообще, денег у нас с тобой столько, что мы скоро будем у Клеопетра из миски тырить. Где он, кстати?
– Кто? – не поняла я. – И вообще, у меня тут жизнь рушится, а ты о каком-то поганом кошаке только думаешь, – пробубнила обиженно.
– Жизнь у тебя рушится не из-за несчастного котика, а потому что ты дура. За счастье надо бороться, а ты сразу лапки вверх подняла и на спину упала. Кота чтоб вернула, ясно? А шампанское бабка твоя с подружкой выглушили. Они прям прописались тут, ведьмы. Никакого покоя. О вот и они, как из ада на лыжах, – сплюнула на пол Елкина.
Я тоже услышала, как дверь входная хлопнула. Толко вот этих двух кляч мне сейчас не хватало.
– Хай, пипл! – хмыкнула Бабуля, появляясь в кухне.
За ее спиной маячила Адольфовна, жадно разглядывающая мою скромную персону:
– Я ж говорила. Вместе они с Лешкой. Видала, страсть какая? – прошептала она, показывая глазами на прекрасный бланш на моем ясном лице.
– Тихо ты, Зи, – цыкнула на нее бабуля. Интересно, они и вправду думают, что на ментальном уровне общаются и их никто н слышит? Или это уже маразм старческий? – Сейчас сама нам все расскажет.
– Какого черта вы все суете свои носы в мою жизнь?! – взревела я, понимая, что сейчас меня будут пытать, возможно даже жечь каленым железом. А лучшая защита, как известно, нападение.
– Рот закрыла, – спокойно приказала Каракула, глянув на меня так, что даже Валька со стаканом, поднесенным к губам, замерла, став похожей на статую горниста из нашего детства.
Такие тогда стояли в каждом парке и пионерском лагере. Мы называли скульптуры «сцыкунами» и радостно раскрашивали их в алкашей, рисуя мелками под глазами бланши и усы, за что часто бывали биты и гонимы дворниками и прочим рабочим элементом.
– В кутузке мужчин и женщин не сажают вместе. Так что мы вместе были условно, – хмыкнула я, не подчинившись приказу, наверное, впервые в жизни.
– Ну и кто же тебя из той темницы вызволил? – оживилась бабуля. – Оттуда теперь просто так не выпускают. Я вот последний раз двое суток чалилась, пока Бармалей не очухался и залог за меня не внес.
– Ты сидела в тюрьме?! – ахнула Адольфовна, прикрыв рот ладошкой, но по ее физиономии я поняла – она завидует моей бабушке. Еще бы, такая жизнь насыщенная!
– Ну не в тюрьме. Так, в предвариловке, – заскромничала бабуля.
Мне захотелось схватить бабок за шкирки и хорошенько встряхнуть. Нет, ну надо же! Тут, можно сказать, моя жизнь рушится, а они…
– Да уж, похоже, я одна скучно живу, – вздохнула Елкина, пожирая несчастного мармеладного медведя, – бабки и те колобродят…
– Да тихо ты, – шикнула я на нее и посмотрела на старух, – то есть, ты хочешь сказать, это Зотов меня от позора отмазал?
– Спас деву юную из темницы драконьей, – хмыкнула Каракула.
– Вот, тридцать пять лет живу на свете и могу точно сказать – это любовь, – закатила глаза Адольфовна.
– Сколько? – заржала в голос моя бабушка. – Окстись, старая ты калоша! У тебя внучки и зять! Тридцать пять лет! Ой, держите меня семеро! Тридцать пять лет и миллиард месяцев! Ты же мумия!
– Да прекратите вы! – взвыла я, глядя на сцепившихся в мертвой схватке бабулек. – Никто меня не любит. Да и не за что. Я сама виновата. Только я. А теперь не знаю, что делать. Потому что хочу жить только для Алексея и девочек. Но он вряд ли захочет иметь дело с предательницей. И жениться он реши-и-и-ил, – зарыдала я в голос.
Бабки замерли на месте, так и не выпустив друг друга. Стояли, вцепившись в волосы скрюченными пальцами, как скульптура греческих бойцов, явно испугавшись моей истерики. Первой отмерла Зотовская теща:
– На тебе, надеюсь? – спросила, прищурившись очень нехорошо.
Видимо, Бармалей ей и вправду в душу запал, раз тетушка даже меня готова терпеть в роли жены своего зятя.
– Не-е-ет, на Адке! – прорыдала я, размазывая рукавом по лицу злые сопли, смешанные со слезами.
– Та-а-аак, рассказывай! – зыркнула на меня Адольфовна.
У любого другого ее взгляд вызвал бы полное окаменение, как после встречи с Медузой Горгоной, у меня же началась нервная почесуха и, судя по признакам, приближалась медвежья болезнь. Потому я вывалила все сразу, как на духу, боясь, что если начну растекаться мыслью по древу, то просто не успею. И что сделала эта старая грымза? Рассмеялась мне в лицо!
– Ой, не могу-у-у-у! – хохотала она, утирая слезы с ботоксной мордочки. Мне снова захотелось приподнять это мелкое недоразумение за шкирку и хорошенько встряхнуть. В очередной раз появилось это непреодолимое желание. – Так это из-за Андрюшки весь сыр-бор? Ой, девочка, насмешила! Да Лешке этот модный дом что телеге пятое колесо! Он его содержит то только впамять об Олюшке.
– В смысле? – выдавила я.
– В том смысле, что благосостояние свое Лешка черпает в другом озерце, да вот только с другом своим забыл поделиться сей интереснейшей информацией, – совсем без улыбки хмыкнула Прозерпина, победоносно оглядев замерших от интересной истории слушателей. Елкина так вообще была похожана рыбу с выпученными от любопытства глазами. Ну а бабуля-то, похоже, едва сдерживалась, чтобы не залепить подружейке смачную затрещину. Руки, по крайней мере, сжала в кулаки так, что костяшки побелели. – Где вы видели, чтобы портняжки бабки лопатой гребли? Ну, за редким исключением, конечно, – продолжила свой спич Зотовская теща, но тут же прикрыла рот ладойшкой, словно что-то вспомнила.
– Ой не томи, – отбросив китайские церемонии, перешла я на «ты», – что еще-то?
– Все я виновата, – прошептала Прозерпина Адольфовна.
– Это-то понятно, хорошо, что у тебя хватает сил это признать, – рыкнула бабуля, но хотелость бы конкретики. В чем виновата-то?
– Я Андрюше сказала, когда мы с ним в посте… ой, по парку гуляли, что этот модный
