мое укрытие и доложила обо всем Вернеру. Так что меня ждал не самый приятный разговор. Давно меня не отчитывали, как пацана малолетнего. Кивал, но бросать сигареты даже в голову не пришло. Как школьник шифруюсь, самому смешно.
Но неделя на исходе, делать нечего, плетусь в кабинет главврача, чтобы услышать вердикт. Понятно, что ничего хорошего он мне не скажет. Но проходить еще один курс химии я больше не готов.
— Не томите, док, — говорю, удобно расположившись в кресле напротив рабочего стола Вернера, — насколько у меня все плохо?
Вернер рассматривает заключения разных специалистов и результаты анализов.
— Все совсем не плохо, — заключает он. — У вас ремиссия.
Вот так нежданчик! А ведь я уже был готов помереть. Выходит, похороны отменяются?
— Вы уверены? — переспрашиваю ошарашено.
— Да, уверен.
Но как такое может быть? Ведь, пока я проходил курс химии, мои анализы раз от раза становились только хуже. И вдруг все прошло?
— Почему вы думаете, что у вас все было безнадежно? — разъясняет Вернер. — Это не так.
— Но… разве? — тушуюсь. — Вы, наверное, шутите, док.
Вернер выдыхает, откладывает бумаги в сторону.
— Химиотерапию все переносят по-разному, господин Воронин, — спокойно разъясняет Вернер, — и анализы были нужны для того, чтобы понимать, какую дозировку способен вынести организм. То, что у вас падали основные показатели в крови, не говорит о том, что это конец. Лишь о том, что нужно корректировать лечение.
Не верю своим ушам. Неужели, все закончилось? Невероятно!
— Я рекомендую вам еще раз пройти полное обследование через полгода. Поверьте, это необходимо, — наставляет меня Вернер. — И дальше, если все будет в норме, проходить обследование раз в год.
Мозг быстро обрабатывает информацию, боясь поддаться ликованию. Только сейчас я осознал, что все это время находился под давлением страшного диагноза. А теперь, словно гора с плеч упала. Кажется, мне даже дышать стало легче.
— Значит, я здоров? — спрашиваю. Мне хочется услышать подтверждение еще раз. Уж слишком невероятно это звучит. Еще немного, и я начну верить в чудеса.
— Да, абсолютно, — заверяет меня доктор. — Можете вернуться к жене и завести детей.
— Мы развелись, — выпаливаю тут же.
Что он сказал? Детей?
— Детей, док? Вы издеваетесь? — кажется, на этот больной мозоль каждый норовит наступит как можно сильнее. Знает же мою историю, и обследование мне сам назначал. Зачем еще мучить такими фразами?
— Вовсе я не издеваюсь, — отвечает Вернер спокойно.
— Но вы же знаете, что я не могу иметь детей, — меня начинает бесить его упрямство.
— Теперь можете, — говорит Вернер. — У вас был врожденный дефект простаты, который мы устранили, когда оперировали опухоль. Очень интересный случай, надо сказать.
Что он, блть, хочет сказать? Какой еще дефект? Ничего этого не было раньше, когда я обследовался. Мне, во всяком случае, не говорил ни один врач. Не может же быть такого, чтобы меня все вокруг обманывали столько лет?
— Интересный? — повторяю за ним, как попугай, скривившись в уродской гримасе. Кажется, ему просто нравится надо мной издеваться.
— Да, очень занятный, — продолжает Вернер, как ни в чем не бывало. — Такие патологии очень трудно диагностировать при обычном обследовании, чаще всего они не видны на УЗИ. Мы обнаружили проблему только во время операции.
Его слова въехали в мозг, но пока не спешат расквартироваться. Вроде бы прозвучало что-то обнадеживающее, только сознание тупит, упрямо цепляясь за привычное.
Секунды, а потом минута, две. Я тупо пялюсь в ярко-красный органайзер на столе эскулапа. Не моргая, гипнотизирую его, как что-то суперважное. А мозг зудит, пытаясь ухватить суть.
Получается, моя болезнь помогла найти и убрать проблему, о которой я не знал?!
До меня начинает доходить, что Вернер не шутит. Наоборот, он очень горд тем, что в его практике случился такой «занимательный случай». Может, он еще и научный доклад на эту тему напишет? С него станется!
— Т-то есть…, — от волнения начинаю заикаться, руки дрожат. — То есть…
— Думаю, да, господин Воронин. Найдите женщину и пробуйте завести ребенка. Буду искренне рад, когда это случится, — и доктор лучезарно улыбнулся. Ну, как, лучезарно. В своей манере, как сентиментальный мясник. Но мне показалось, что это самая радостная улыбка в моей жизни.
Что он там сказал?
Найти женщину?
Уже нашел, док.
Пытаться завести ребенка?
Док, да мы оприходовали все горизонтальные поверхности в квартире, включая коврик в прихожей!
Ребенок…
Блть! Какой же я идиот!
Моя физиономия расплывается в довольной улыбке.
Вот так подарок иногда может преподнести жизнь!
— Вы, разве, не заметили ничего необычного? — спрашивает Вернер вдруг, заезжая этим странным вопросом в мой, расплывшийся радостной ватой, мозг.
Необычного? Док, да все это ни фига не обычно! От начала нашего разговора и до этого момента!
Помилуйте, я еще отходняки ловлю от последних новостей. Теперь точно в чудеса готов верить. Все, как Маша говорила. Чудеса-то случаются!
— После операции никаких изменений не заметили? — допытывается этот умник.
— Изменений?
Давай, док, добей меня танцем! Выдай еще новостей. А то, блть, маловато будет!
— Просто, гхм… ощущения должны были стать ярче, после операции, — поясняет Вернер деликатно.
Ярче, док? Мне было, пиздец как, ярко! Я на маньяка озабоченного стал похож. А вокруг Маша в своем шелковом халатике ходит! Вы бы видели тот халатик, док! Думал, башкой тронусь. Но, вместо того, чтобы сорваться, сбегал и, как малолетка, спускал в штаны.
Пока не сорвался, ага. Все клапаны сорвало, блть. Как еще Маша выдержала меня таким? Как не оттолкнула? Да ей бежать надо было, чем дальше, тем лучше. А она, наоборот, только в мою сторону всегда смотрела.
А я? Какой же мудак! Не позволил ей и слова сказать!
Разве мог я тогда поверить?
Из клиники выхожу, свободно вдохнув кислорода. Пьяный от счастья, даже штормит немного.
Как дошел домой, и не помню. Кажется, меня пару раз останавливал патруль, проверял документы. Видно, слишком уж по-дебильному счастливой выглядела моя рожа. На поворотах немного заносило. От счастья, как пьяный стал.
Столько радостных новостей в один день моя психика не могла усвоить быстро.
Ребенок.
Значит, ребенок мой?
А ведь, я чувствовал, что она не могла мне изменить. Не такая она. Не похожа на стерву
