из забулдыг, с таким счастливым видом, будто он приволок как минимум кровать Людовика.
Отец отслюнявил им по сотке, а бабке Марусе, пятьсот рублей. Она стала кланяться, и пятиться к выходу. Потрясающий антураж.
— На ней, покойник лежал. — Просто сказала я.
— Иииих… А на моей Гришка пьяный помер, ещё и протёк, на жаре-то. А Сашка-то Маруськин, сухонький был, и зимой помер, нормально схоронили.
Мать ошарашено покосилась на меня, а я спросила:
— А перину можно? Только чтоб на ней, не умирал никто. Пожалуйста.
— Перину-то найдём… Ты Ромка, в тот угол двигай, кровать. А перину, с чулана вытащим. Перина ещё мамки моей, пригодилась, вона…
Надеюсь, в ней нет клопов, подумала я, но в слух, не сказала.
После, Евдокия посадила нас обедать, наложив вкусные щи, из печи. Я таких никогда не ела, и к чаю подала блины.
— Евдокия, Розе учиться надо. На домашнем обучении она, ты уж её, не щеми особо. — Попросил отец.
— Разбаловал, девчонку, вот и отгрёб. — Сурово ответила Евдокия.
— Как вышло. Сам не ожидал. Она отличница. — Развел руками отец.
— В тихом омуте, черти водятся, Роман. Я тебе всегда это говорила.
— Деньгами не обижу, говори, все что надо будет.
— Ладно, чего уж. Присмотрю, за твоей отличницей. Языкастая, уж больно.
— Что есть, то есть. — Чешет голову отец. — Ладно, поедем мы. Путь не близкий. Роза, будем на связи, и будь терпимее. Спасибо за обед, Евдокия, давно такого не ел.
Родители обнимают меня, и уезжают. А меня берет, сильная тоска. Лучше бы, я на балконе гуляла, до девяти месяцев.
— Посуду помоешь? Не сломаесся? — Ехидно спрашивает Евдокия.
— Помою. — Киваю я ей.
Получаю кусок вонючей, сальной тряпки, и мыльную воду в тазике.
— Мой.
— А споласкивать чем?
— Тама, в кастрюле вода.
Я смотрю на мерзкую тряпку, и меня начинает тошнить.
— Чего не так? — Испугалась тётка.
— Тряпка воняет. Дайте пожалуйста чистую.
— Ииих, так и тряпок не напасешься… Нормальная тряпка.
Я вздохнув, иду к чемодану, и жертвую своей старой футболкой. Разрезая её, на куски.
— Ты чего, дура, такую вещь испортила хорошую?! — Вопит Евдокия.
— На тряпки. Эта уже вонючая и в микробах.
— Дык, прокипятить же можно.
Помоги мне, Боже. Дай мне продержаться это время.
Помыв посуду, я спрашиваю у Евдокии, где магазин. Топать прилично. Но я хочу прогуляться, меня уже утомляет, эта изба, с кроватями покойников, и сальными тряпками.
Минут пятнадцать, я шла к магазину, благо там оказались в продаже губки, которые никто не покупал. Видно, в целях экономии. Сказав продавщице, что я буду заходить сюда за губками постоянно, я вышла. Деревня меня, не прельщала, но нужно было выждать.
«Чумазое чудо»
«Где ты, и где она»
«Шлюшка»
Голоса нахлынули, и я помотала головой. Не сейчас, не сейчас. Позже. Я все исправлю. Все поменяется. И крепко прижав, руку к животу, я твёрдо зашагала, к теткиному дому.
РОЗА
Жизнь в деревне, с тёткой Евдокией, была невыносима. Бабка, постоянно придиралась, так и норовила, повестить на меня, какую-либо работу.
— Иди, девка, воды принеси… — Ворчала она.
Я посмотрела на железное ведро, и на неё.
— Мне нельзя носить тяжёлое, вы что, забыли?
— Я до девяти месяцев таскала, и ничего, выносила!
— Сейчас времена другие, и люди другие. Не буду надрываться. — Уперлась я.
— Противная девка, ты! Ну чего ты вцепилась, в этот приплод, молодая ты ещё, а тут скинешь, и уедешь спокойно, будешь учиться! Пошто, ты своих родителей, на мучения обрекаешь?! — Зазудела Евдокия.
— Вы мне тут, что, выкидыш собрались организовывать? Что за дикость, уморить меня собрались? — Вскинула я брови.
— Дура ты, не понимаешь! — Машет она рукой.
— Это папа вас надоумил, вы специально мне это все организовали? А может вы тут вообще меня травите?! — Начала заводиться я, что собственно, мне было не свойственно. Но видимо гормоны, брали своё.
— Чегой-то ты болтаешь, ничего я не травила, не болтай. Подумаешь, за водой послала, чай не смертельно!
— Я сейчас папе позвоню, пусть забирает меня. Пока вы мне тут преждевременные роды не устроили, и не угробили нас. — Беру телефон, начинаю набирать отца.
— Не звони, не тереби отца! Не причём он тут! Ты сама подумай, зачем вешаешь на себя, такое бремя?
Я смотрю на иконы, расставленные по углам дома, и спрашиваю:
— Вы иконы зачем расставили?
Евдокия перекрестилась, и важно ответила:
— Я человек верующий. Молюсь, как положено, даже пост держу.
Я брезгливо поджала губы, как же отвратительны, эти двойные стандарты.
— Верующая, а ребёнка моего убить хотите. Под старость лет, грех себе на душу берёте, перед смертью. — Мрачно говорю, этой чертовой старухе.
Та подскочила, замахала руками:
— Чего болтаешь! Ничего я не хотела!
— Хотели-хотели… Бог- то насквозь видит, ваши чёрные помыслы. В аду жариться будете, если на такую подлость пойдёте. — Кошмарила я старуху, чтоб окончательно, выбить из неё дурь.
— Не болтай, и не было у меня такого в помыслах. — Яростно крестится бабка.
Я наблюдала за ней, удовлетворено ухмыляясь. Главное найти, слабое место человека, и надавить на остатки совести. Вот Евдокия, хочет чтоб я потеряла ребёнка, хотя по сути, ей дела нет, я потом уеду. Но хочет сделать по-своему, потому что в ее тупых мозгах, так правильно. И в то же время, мечтает наверняка, попасть в рай, считая себя мирным, положительным человеком. Ну ничего, теперь она вряд ли, нанесёт мне вред.
«А если обидит, подушку на лицо, одной будет легче прожить, без мерзкой, дотошной старухи, и родители сразу приедут.» — Внезапно возник голос в голове. Я прижала пальцы к вискам, и помотала головой. Что это было?
Евдокия, налив чаю, поманила меня пальцем.
— Вот, ты говоришь, что я с помыслами плохими, так, я не зверь какой… У нас тут, страшнее, история-то приключилась… — С каким-то смаком, начала она.
— Какая? — С любопытством спросила я, подвинув к себе чашку с чаем, и малиновое варенье.
— Мне тогда, лет двадцать было, молодая ещё… И жила тут девка, Наташка. Была она непутёвая, шлялась, путалась с парнями-то. Лет семнадцать ей было. Жених у неё ещё был, придурок, но работящий. Пока он на Севере работал, Наташка-то, и нагуляла. Так мало того, что нагуляла, опомнилась, когда пузо уже, больше твоего стало! — Ткнув пальцем в меня, усмехнулась Евдокия.
Я погладила свой живот, и спросила:
— И что потом?
— Суп с котом. Мать ейная, за голову схватилась, тут жених должен вернуться, а вся деревня шушукается. Она Наташку-то свезла разок к повитухе, да бесполезно, не помогли травы-то,
