видно крепко жить, ребятёнок хотел. Так и рос, в пузе-то. Так и ходила, кошка эта, дранная. Потом как-то раз, мать меня послала, к матери-то, Натахиной. Прихожу, ба… А там все бегают, носятся.
Наташка-то, шалава беспутная, в ведро с водой, мальца родила, мальчик это был, ну и думает всё. Захлебнулся, как котёнок. А мальчонка-то потом заплакал…
— И что? — Напряглась я.
— Ну знамо, что. Мать то ейная, подошла, да подушкой его придушила… Вот так. — Отхлёбывая чай, пояснила Евдокия.
— И куда… Потом ребёнка?
— Дык в огороде и закопали. Куда ещё?
Я растерянно заморгала.
— Это вы тут, детоубийство все покрыли и спали спокойно?
— Это Наташкин грех, не мой. — Огрызнулась Евдокия.
— И что потом, с ней было?
— Жених вернулся, сплетницы-то ему, на уши присели, только он не поверил. Ребёнка-то нет. А Наташка наплела, что просто поправилась. Поженились они. Только с тех пор, Наташка девочек рожала, хотела сына, а одни девки у неё. Бог-то не Алёшка, видит немножко. — Закончила старуха, крестясь, и кланяясь, в сторону икон.
Меня замутило. Ну и мерзость, творится в этой деревне. Хотя наверное, в каждой деревне, было нечто подобное. Отвратительно.
— Ну и гадость, вы мне рассказали. Дрянные люди. И Наташка ваша, на вертеле будет, как баран крутится, напару с мамашей. И все кто знал, тоже. — Глядя исподлобья, и поглаживая живот, говорю Евдокие.
Она ёрзает, и повторяет:
— Это ихний грех, не мой!
Я взяла чашку, сполоснула, и пошла в свой закуток.
Надеюсь уроки, отвлекут меня, от этих поганых, деревенских баек.
Так и жили мы, с Евдокией. Через два месяца, приехали отец, и мать. И повёз меня в райцентр, где был роддом, в котором мне, предстояло рожать. Там, меня тайно вела, и осматривала его знакомая врач, а по документам, числилась моя мать.
Когда я увидела маму, с животом, шокировано посмотрела на неё.
— Да это папа дурит! Заставляет меня подкладывать! — Махнула она рукой.
— Конечно. Чтоб все по-настоящему было. Мне сплетни и разговоры не нужны. Итак, эта авантюра в копеечку влетела! Евдокии баню будут строить, а врачиха, такую цену заломила, что я без штанов останусь! — Рявкнул отец.
— Зато, ты станешь дедушкой. — Промолвила я.
Отец покосился на меня, и зло сплюнул. А мать шикнула.
Ремонт в роддоме, делали наверное, при Царе Горохе. Спасибо что туалет, не на улице, как у Евдокии.
Врач была, дородная тётка, с сильным косоглазием.
— Хо-хо, звезда моя, ну проходите. И вы мама проходите…
— Анализы-то у вас, скудные. Сейчас все сдавать будете. Ничего не беспокоит? Так, 27 недель у вас, мамочка. Давайте, по узи посмотрим.
Моя мать, сидит с замиранием. Мне выводят экран, и я вижу своего ребёнка. Наверное, он будет хорошенький.
— Мальчик, у тебя будет, звезда моя.
— Мальчик? — Радостно всхлипывает мать.
— Деда позовите, пусть посмотрит. — Хихикает врач.
Отец, как-то испугано заходит. И уперев руки, смотрит на экран, где изображён, его внук.
— Внук у тебя будет, Ромка! — Хихикает врач.
Отец машет рукой, и выходит. Но я успеваю заметить, слёзы в его глазах. Мать открыто плачет, и смеётся. Зато сколько истерик было, избавиться, от моего ребёнка.
— Давай, готовься и береги себя! — Наставляет меня врач, когда я сдала кучу анализов.
Уставшая, я сажусь к отцу в машину. Отец молчит, задумавшись, а мать радостно улыбается. Дура.
— Как сына назовём? — Обращается она к отцу.
Мне это, категорически не нравится, потому что, это мой сын.
— Моего сына, зовут Артур. — Спокойно говорю ей.
— Артур? Почему Артур? Я хотела Витей. — Встрепыхнулась мать.
— Артур? Так этого мудака звали? — Сразу уцепился отец.
— Нет, это будет Артур, а не Витя. И нет, его звали не Артур, папа. — Монотонно отвечаю я.
— А как?
— Никак. — Отворачиваюсь я к окну.
— Но может Витя? Виктор Романович. Красиво же, Роза?
— Артур Романович. Так красивее.
Мать вздыхает, и соглашается. А мы возвращаемся, снова к Евдокии.
По приезду, отец шушукается с Евдокией, а мы сидим с мамой.
— Ну как ты, Роза? — Устало спрашивает она.
— Терпимо. Ты когда приедешь? Я уже устала с этой чокнутой, она тут такие байки травит, что с ума можно сойти. Убийца на убийце сидит, и другого покрывает…
— Потерпи немного. Приеду, через месяца полтора. И уже с тобой тут останусь. Потом, вместе домой вернёмся. — Поглаживает по руке мать.
— Лиза, собирайся. Ехать надо. Некогда рассиживаться. И пузо подложи, а то забудешь.
Родители, быстро и суетливо прощаются, и уезжают. Ладно, осталось потерпеть полтора месяца. Мама глядишь, разбавит потом, эту скуку.
Дни тянутся однообразно, и уныло. Иногда, я выхожу прогуляться по деревне, и за мной пытается ухлестнуть, местный шалопай Лёха.
— Слышь, красивая, а я бы на тебе женился… — Выставив цыплячью грудь, покачиваясь, расхристанно, говорит он мне.
— Серьёзно? — Равнодушно спрашиваю я.
— А то, и ребёнка бы твоего принял. — Важничает он.
— Спасибо, мне такого счастья не надо. Дай пройти.
— А что так? — Насупился, молодой алкаш.
— Уж больно, хорош для меня. — Отвечаю идиоту, и обхожу стороной.
Он довольно усмехнулся, и развязной походкой, двинулся за мной.
— Не, ну а чо? Я так-то симпотный, девки говорят.
— Симпотный, аж ослепнуть можно.
— Не, ну не настооолько, но чё-то есть. — Задумавшись, затянулся он, дешёвой сигаретой.
— Не кури при мне, и не ходи за мной. А то тебя тут быстро, ко мне в женихи запишут.
— А я не против! — Ухмыльнулся Лёха. — Осталась бы со мной жить, как у Христа за пазухой…
Мне надоел этот разговор, и я кое-как, отделалась от этого недоумка. А когда пришла домой, увидела, как соседка Маруся, крысой юркнула за забор.
Дома, на меня обрушилась Евдокия.
— Мало тебе! Ещё захотела?!
— Вы о чем? — Равнодушно спросила я.
— Я про Амуры твои! Что люди говорят! Тебе пошто Лёшка наш?! Голову ему морочишь? — Упёрла руки в бока тётка.
Я расхохоталась.
— Мне ваш алкаш бестолковый, и даром не нужен. Сам пристаёт. Тоже мне, женишок.
— А чего, он так-то нормальный. — Забубнила Евдокия.
— Алкаш он, и глупый. Как вы вообще могли подумать, что он мне сдался?
— Так и ты, с приплодом нагулянным. Думаешь, тебя потом расхватают?! Ладно, если мать с отцом твой грех прикроют, может и выйдешь замуж, за вдовца какого-нибудь. И вообще, Лёшка за Маруськиной внучкой ухаживал, и ты не лезь к ним!
— Повторяю. Мне ваш Лёшка-алкаш деревенский, даром не нужен, и вдовец ваш, мнимый тоже. Это у вас в деревнях, аборигенство, и детоубийство процветают, а в городе по-другому.
— Оно и видно! — Ткнув пальцем, в сторону моего живота, закаркала Евдокия.
— Так это,
