ему обдумать это решение еще раз.
– Отца у детей, как я понимаю, не будет, – отрезает папа. – Так что не лишай их еще и деда!
Отголосками юношеского максимализма во мне вспыхивает протест. Орать хочется! Во-первых, о том, что отец у моих детей будет, несмотря ни на что. А во-вторых… Во-вторых, о том, что я такого деда и близко не подпущу к своим детям, чтобы он еще и им не испортил жизнь. Но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, с трепетом понимая, что так коряво отец выражает любовь и поддержку. Мне даже кажется, будто он сам страдает от того, что не знает, как сделать это по-человечески. И потому, вздохнув, я лишь спрашиваю:
– Ну, а жить ты где будешь?
– Не переживай. К тебе напрашиваться не стану.
Смешно, но ведь так он тоже вроде как оберегает мои границы и право на частную жизнь.
Откинувшись в кресле, устало растираю глаза. Сегодня у нас в компании намечается корпоратив. Звоню отцу, чтобы напомнить о том, что сегодня меня ждать не стоит. В ответ тот бурчит, что не страдает склерозом и все запоминает с первого раза. Папа – такой папа.
– Ладно. Тогда до завтра.
– Ага. Дочка…
– М-м-м? – переспрашиваю, просовывая ноги в красивые замшевые сапожки.
– Я тебя, это… люблю, Вика.
– Я тебя тоже, пап, – шепчу растерянно в трубку.
– Ну все, пока.
– Ага.
Неверяще смотрю на зашедшийся короткими гудками телефон. Горло перехватывает спазм, в носу печет от слез…
– Блин, Вик! Я думала, ты уже в ресторане!
– Нет, – трясу головой. – А ты почему не там?
– Потому что кое-кто закрывал год, – закатывает глаза Егорова. – Ладно, поедем вместе. Главное, чтобы без нас не начали. Кстати, хорошо выглядишь.
– Спасибо.
– Даже живота нет. Ты точно носишь двойню?
– Сто процентов, – смеюсь. – Не завидуй, поедем уже.
Помня о том, какие обычно пробки перед праздниками в центре, для корпоратива мы выбираем чайхану в спальном районе. Ценник там демократичный и вполне подъемный для такого небольшого бизнеса, как наш. А еще это место мне нравится своей простотой. Все же у нас с Егоровой трудятся преимущественно обычные работяги. В более пафосном месте они бы явно чувствовали себя не в своей тарелке. Тут же всем хорошо. Поддавшись настроению праздника, я даже на какое-то время забываю о взбудораживших меня признаниях отца. Если так подумать, он произнес что-то совершенно немыслимое. Чуть язык не сломал, бедняга, проталкивая слова сквозь спазм, с которым прожил всю жизнь.
– Ты чего загрустила? Только посмотри, как Никифоров выплясывает! – смеется Наташка. Я оборачиваюсь – танец нашего садовника и впрямь стоит внимания. Впервые за вечер достаю телефон, чтобы сделать парочку фото, и хмурюсь, увидев не отвеченные в журнале звонков, среди которых значится и номер папиного врача, и номер Мира. Ему я и перезваниваю.
– Ты где? – даже не поздоровавшись, рычит он.
– На корпоративе, – теряюсь.
– Адрес скинь. И попрощайся со всеми.
– Да все же только началось, Мир. У тебя что-то случилось?
– Не у меня. Это не телефонный разговор. Поговорим при встрече.
Наверное, он прав. Да… Сообщать плохие новости по телефону – идея не из лучших. Но я же, как бы не отупела, могу сложить два и два. Беспокойство Мира, звонок папиного лечащего…
– Мир, что-то с папой? – Молчание. – Мир!
Так нельзя. Это просто не по-человечески. Сначала давать надежду, вовсе не пустую, основанную на результатах обследования, отличных прогнозах врачей и отцовском цветущем виде, а потом так жестоко ее отнимать.
– Он ведь шел на поправку, – лепечу я, с надеждой, опять же, заглядывая в лицо Мира. – Мы даже договорились, что он переедет, чтобы п-помогать с-с-с в-внуками. Представляешь?
– Вик…
– Это же неправда?
– Вик…
– Да блин! Вот почему, а? Почему это все происходит со мной? За что? Я не понимаю.
– Тебе нельзя волноваться, малышка, – сипит Мир, бросая жадный взгляд на валяющуюся на торпеде пачку Парламента.
– Все же было хорошо! Все было хорошо, Мир! Мы только-только начали сближаться, разговаривать, слышать... Так почему, а?
Тарута молчит, с силой сжимая пальцы на кожаной оплетке руля. И лишь желваки выступают на его резко очерченных скулах, выдавая напряжение.
Зря я, наверное. Ему нет дела ни до меня, ни уж тем более до моего отца. Точнее, его смерти. Наверняка он уже не рад, что вообще когда-то со мной связался. Я добавила в его жизнь кучу проблем, а ведь мечтала принести в нее радость.
Затыкаюсь, консервируя внутри миллионы рвущихся наружу вопросов, истерику и тупую боль. Это только мое. А с него уже хватит.
– Я обо всем договорился. Тебе лишь нужно будет получить справку о смерти. Не против, если прощание пройдет в части?
– С ней была связана вся его жизнь. Пусть, – ломким голосом шепчу я.
– Вот и хорошо. Перед праздниками все кафе забиты. Но нам разрешили устроить поминальный обед в столовой.
Уже? Так быстро? Сама я не знала бы, даже просто с чего начать. Испытывая острую потребность поблагодарить Мира, я, тем не менее, не могу вытолкнуть из себя ни слова. Мешает вставший поперек горла ком. Поэтому я просто киваю и отворачиваюсь к окну, с удивлением понимая, что за ним ничего, в общем-то, не поменялось: все та же суета на улицах, шумные компании за столиками в ресторанах, толпы в магазинах и на катках, толкучки на елочных базарах, одни и те же, не меняющиеся из года в год, мелодии, ароматы реагентов и талого снега, глинтвейна и осточертевшей Баккары Руж, поздравления с наступающим, возбуждение и будоражащая суета… На фоне которых еще острее чувствуется, что все в этой жизни – тлен.
Уж не знаю, какие связи Мир задействует, но в очереди за получением справки о смерти нам стоять не приходится.
– Ничего не соображаю. Наверное, надо забрать машину…
– Оставь ключи. Я кого-нибудь попрошу.
Киваю. Тупо достаю из сумочки нужное. Отдаю ему, цепляюсь взглядом за собственное отражение. М-да уж. Интересно, кто-нибудь кроме меня получал справку о смерти при полном параде? Собираясь на корпоратив, я меньше всего думала о том, что мне предстоит это.
Всхлип.
Господи, это же не я? Только не это, пожалуйста.
Всхлип.
