точно не навредим?
– Просто не жести.
Опираясь на одну руку, Мир мягко в меня погружается. Вижу, как по мере продвижения вперед в его глазах густеет безумие. Я просила его не жестить, но у меня нет ни единой идеи, как самой не сорваться к черту. Тело до звона натянуто. Каждая мышца напряжена. Я рвано толкаюсь вперед. Он так мне нужен… Так нужен.
На глазах выступают слезы. Целую его жадно, отчаянно.
– Малышка, тормози. Ты все такая же мелкая…
– Не могу. Я не могу…
– А плачешь чего?
Пожимаю плечами. Как объяснить, что я чувствую? Вот просто – как?
– Я люблю тебя.
Люблю, Мир. Делай с этим что хочешь.
– Ты любишь наше прошлое. – Толчок. – Как видишь, в эту ловушку легко попасть.
– Уверен, что это ловушка? – выгибаюсь.
– Флешбэк. Ага. Фантомная любовь… Оказывается, и такое бывает.
– Ты тоже чувствуешь это?
Выгнувшись, подставляясь под очередной его удар, прижимаюсь губами к местечку за ухом. Знаю ведь, что это мощная эрогенная зона на его теле. И не прогадываю – Мир срывается, и становится совсем не до разговоров. Утробно выстанывая, подаюсь бедрами ему навстречу. Мы потные, разгоряченные и нуждающиеся.
– Давай, малышка, давай, ну что ты? – бормочет Тарута, вбиваясь в меня словно отбойным молотком. Слизываю повисшую у него на носу каплю пота. Мир тихо рычит и, сдаваясь, погружается во всю длину, чтобы кончить, и тем самым запускает мою собственную разрядку. Это так сильно, что меня будто током бьет от каждого прикосновения. Слезы накатывают, а любовь… огромная любовь к нему рвет на части душу.
Несколько минут нужно Миру, чтобы прийти в себя. Только потом он с меня скатывается, находит брюки и молча выходит из спальни. Мне страшно оставлять его одного, я боюсь мыслей, которые придут в излишне трезвую голову этого непростого мужчины, боюсь его выводов и решений. Однако я так же понимаю, как важно не мешать ему разобраться с тем, что сейчас произошло, в одиночку. И я лежу, будто приклеившись к влажным простыням, не понимая даже, сколько это длится. Успеваю задремать. Правда, когда Мир бесшумно возвращается, разбавляя витающие в спальне ароматы секса запахом сигарет, я все же просыпаюсь. И отчетливо слышу, как он собирает вещи, как шумит вода в ванной, и как за ним захлопывается дверь.
Но почему-то совершенно не верится, что он решил сбежать. Настолько это не в характере Таруты. А потом мысли возвращаются к смерти отца и предстоящим похоронам. Слез все так же нет. Есть тоска, и есть светлая радость, что будто чувствуя конечность отведенного нам времени, мы успели сказать друг другу главное.
– Так вы что, опять вместе? Твоему отцу это бы не понравилось.
– Что ж, тогда хорошо, что он этого не видит, – усмехаюсь я, выбираясь из-за стола. Наша соседка и жена одного из папиных сослуживцев по совместительству смотрит мне вслед, округлив глаза, но я давно уже не маленькая забитая девочка, чтобы молча терпеть по отношению к себе пассивную агрессию. Да и время для нее тетя Люда выбрала совершенно неподходящее – поминки. Я уж молчу про то, что ее вообще никак не касаются мои отношения с Тарутой.
– Вик, – окликает Мир, когда я нахожусь уже на полпути к выходу из столовой.
– Да?
– Пятый час. Пора возвращаться.
Оглядываюсь за спину. Народ, кажется, и не думает расходиться.
– Наверное, нужно подождать, когда все уйдут.
– Зачем?
А ведь и правда. Зачем оно мне надо?
– Так принято.
– Кем принято, Вик? Не выдумывай. Давай, я уже машину прогрел. Еще пять часов ехать, если не больше. Метет там кошмарно. – Мир, нахмурившись, машет рукой в сторону огромных окон, за которым и впрямь света белого не видно. Тут хоть бы вообще трассу не закрыли – он прав. А завтра уже тридцать первое, и неудивительно, что Мир хочет поскорее вернуться. Удивляет, что другие никуда не спешат.
– Ладно. Я только попрощаюсь.
Со дня смерти папы прошло двое суток. И как оказалось, этого времени совершенно недостаточно, чтобы осознать случившееся. Я будто в тумане все эти дни. Спасибо Миру, что он взял на себя организацию похорон – сама бы я, конечно, справилась, но мне даже представить сложно, скольких бы сил это стоило.
Натягиваю пуховик и плетусь через расчищенный солдатами двор к небольшой стоянке в тупике за казармой. Мир выходит из Ленд Крузера, чтобы открыть мне дверь. На нем красивая изумрудно-зеленая парка нараспашку. Наверное, он и на кладбище в ней был, а я не обратила внимания. Что еще прошло мимо моих глаз?
Прячу нос в вороте куртки, целиком сосредоточившись на Таруте. Он все так же энергичен, но углубившиеся заломы в углах губ выдают усталость. Жалея себя, я как-то совершенно забыла, что по моей вине и Мир переживает далеко на самый легкий период в жизни. Нормально ли это для человека, который утверждает, что любит? Такая моя любовь, выходит? Эгоистичная и потребительская? Я только беру, беру… А он? Как живет он? Чем? Кто его утешает? В ком он черпает силы? В Лене? Насколько Мир прав, говоря о том, что я люблю не его, а наше прошлое? Я же действительно ни черта о нем, настоящем, не знаю. Это правда, которая, впрочем, совсем не мешает моим чувствам крепнуть.
– Спасибо тебе за все.
– Ну хватит, я это тысячу раз слышал.
– И что? Ты, по правде, столько для меня сделал, а я… Я повела себя по отношению к тебе неблагодарно. Втянула в историю с изменой, в свои проблемы, – морщусь, как-то очень быстро устав перечислять. – В общем, я к тому, что тебе не стоит этого опасаться в будущем.
– На твоем месте я бы не зарекался.
Во-о-от! Значит, я была права. Миру я действительно в тягость. Он и трахнул меня из жалости – ничего больше за нашим сексом не стояло. Лишь жалость, да, приправленная изрядной долей ностальгии.
– А я, пожалуй, зарекусь, – усмехаюсь, очерчивая пальцами тоненькие дорожки, оставленные растаявшими снежинками. – Ты только будь счастлив, ладно?
Кажется, слышу, как почти в полной тишине салона скрипят его зубы. Что? Думает, я и тут давлю на жалость? Неудивительно. Он ведь тоже пока не понял, что я собой представляю по прошествии лет. А
