фигню в ответ. А что писать-то? Что хочешь, то и пиши, дура. Вот спасибо тебе мой внутренний голос.
16:49
«Жду тебя»
— Видела бы ты свою мордаху, Вася, — отрываю взгляд от экрана компьютера. Как я могла пропустить чей-то приход?
— А что не так?
— Да все так. Кстати, лучше не входи с рабочего компа в соцсети. Могут спалить. Ты завтра работаешь?
— Нет, я только на денечек вышла.
— На фига? Послала бы их на фиг.
— С начальством, Светик, надо дружить.
— Я тебе завидую, Вась.
— В смысле?
— В прямом. Я тоже хочу влюбиться. Это же так… классно. В машине не удалось узнать, расскажи хоть, как он в постели.
— Хорошо, — коротко бросаю я. Ну не хвастаться же тем, что мужик в сорок три активен как молодняк. Сглазит еще.
— То есть подробностей не будет?
— Конечно же, нет.
— Треснуть тебя охота. Ладно, он что-нибудь серьезное тебе предлагал? Ну переехать к нему или познакомить с родителями. Куда-нибудь на отдых смотаться?
— У него нет родителей. И нет, не предлагал. И вообще…
— Что? — с любопытством интересуется Света.
— Я не понимаю, что он во мне нашел.
— Ты дура, что ли? Ну ты, как минимум, красивая и стройная. Была бы я мужиком, я б тебя трахнула.
— Именно — просто трахнула. Если бы мы все выбирали только по внешности, у нас бы не существовало миллионы пар. Если смотреть объективно, у меня поганый характер, я стала черствой, циничной. Он думает, что я шучу про готовку, а я реально не люблю готовить. Я — хреновая баба. Еще и дефектная.
— Ты долбанутая, а не дефектная. У тебя мужика сто лет не было, откуда ты вообще знаешь, что там полный крах? А если даже и так, у нас медицина куда шагнула? Веред, а не назад. Деньги есть — сделала эко или наняла сурмаму. И чего ты вообще на этом циклишься?
— Ему сорок три, он же когда-то захочет детей.
— В банку подрочет, если сам не сможет доставить свою драгоценность. И вообще, может, вы расстанетесь через месяц-другой, ну какие на фиг дети? Чего ты все усложняешь?
— Потому что дура и всегда во всем ищу подвох.
— Так дурам везет, не волнуйся.
— Он подозрительно хорош. И готовит сам завтраки. Я встаю утром, а он уже подает мне еду. Правда, всегда яйца, от которых меня воротит. Точнее от желтка. Но я молчу, не хочу его обижать.
— И что он с ним делает? Плюет в него?
— Да лучше бы плевал. Он жарит яичницу так, что желток полностью сварен. А я люблю, чтобы был жидким. Меня прям тошнить начинает от такого желтка. Это реально проблема.
— Да, ты права, ты его не заслуживаешь. Отдай мне.
— Видала, — тычу фигу. Не злобно, обе засмеялись в голос.
— Ладно, пойду я. У меня очередная писька через пять минут.
— Хорошей тебе и главное чистой письки.
— Благодарю, — тянется к вазочке с конфетами. — И за рафаэлку спасибо.
Аналогично отправляю в рот конфету и принимаюсь поправлять макияж. Еще два пациента и на каторгу. А может, все будет не так уж и плохо.
Пока ждала опаздывающего пациента, уже и расчесалась сто раз, и подкрасилась. От скуки принялась читать справочник.
— Тут-тук, Василиса Петровна, можно?
— Что ты тут делаешь? — перевожу взгляд на часы. Соболев физически не мог за сорок минут оказаться здесь.
— Стою. А теперь вхожу и закрываю дверь. На замок.
— Я серьезно. Ты не мог здесь оказаться так быстро.
— Мог, белочка. На момент нашей переписки я был дома. В смысле у себя. Не волнуйся, четвероногих я покормил и выгулял в два часа. Пеленку для твоего ссыкуна положил. Воду поменял.
— Так нельзя, Петя, — облокачиваюсь о стол, сложив руки на груди. — Мне даже не к чему придраться, — не могу скрыть улыбку.
— А на случай, если будет к чему, я купил тебе кое-что, закрой глаза.
— Давай быстрее, у меня еще два пациента, — закрываю глаза.
— Не буду быстрее. Нет никаких пациентов, белочка, — шепчет мне на ухо. — Последними записанными были Миша и я. Цыц, даже не вздумай возмущаться, — самое смешное, что я и не думала возмущаться от столь прекрасной новости.
И когда он стянул с меня халат тоже. По ощущениям поняла, что Петя надевает мне на шею цепочку. Берет меня за руку и, судя по всему, ведет к зеркалу.
— Все, можешь открывать глаза.
Как и предполагалось, на моей шее теперь красуется цепочка с кулоном в виде шара, усыпанного… ну точно не цирконием. Перекатываю между пальцев безумно красивую вещь. Она не бросается в глаза, как нечто огромное и блестящее, скорее тонко и со вкусом.
— Спасибо. Мне нравится.
— Мне тоже. Тебе идет. Кстати, будешь плохо себя вести, надену еще вот это, — подает мне пакет, в котором лежит розовый ошейник, точно такого же цвета намордник и поводок.
— Ты сумасшедший.
— Неа, на самом деле я купил это для твоей Антонетты. Не понимаю, как ты гуляешь без поводка. Во-первых, оно все берет в рот, во-вторых, лает на любых собак и, в конце концов, может сбежать.
— Оно? Антонетты?
— Да. У меня для тебя плохая новость — наши собаки голубенькие. Твой крикун за девочку, поэтому и ошейник ему будет розовый и обзовем его Антонеттой.
— Не говори чушь. Похоже, ты пересмотрел «Блондинку в законе».
— Я не шучу. Как-нибудь сама в этом убедишься. Ой, все, цыц. Намордник рядом. Ты добреть вообще собираешься?
— Так еще не полночь.
— Действительно.
Стоило только выйти на улицу, как я наконец обратила внимание на то, что Соболев одет не как обычно. На нем классический черный пиджак и белоснежная рубашка. И даже не в привычных для себя джинсах, а брюках. Статный красавчик.
— Ну давай, скажи. Сделай мне приятно.
— Красивый.
— Я знаю, — улыбнувшись, произнес Петя, открывая мне дверь в машину. Видимо, сегодня я отменный тормоз.
— Это что за машина? У тебя была другая.
— Та была не совсем моя. А это уже моя красавица. Я напоминаю, что намордник, ошейник и поводок рядом, Василиса Добермановна. Садись уже давай.
Добрее и милее… Надо быть добрее и милее. Вновь повторяю про себя. Ну что ему и вправду избавляться от машины и квартиры, только потому что мне не нравятся богатые свиньи? Так, стоп, а где он в реале живет.
— Вась, по глазам вижу, что ты хочешь намордник. Оно тебе надо? — игриво произносит Петя, как только мы трогаемся с места.
— Не надо. Просто скажи, где ты на самом деле живешь. Дом?
— Да. Небольшой
