девочка? Голова болит?
– Кружится немного, – я снова улыбнулась. Такая неожиданная забота была приятной. Очень приятной. Особенно после телефонного разговора, когда подобного я не получила от человека, от которого ждала больше всего на свете. – Врач сказал, что это нормально после сотрясения.
– Ох, не знать бы нам никому таких норм! – вздохнул Мурзин. – Ты прости, это я виноват.
– Почему вы? – растерянно уставилась я на него.
– Ну как… – он замялся, мрачнея. – Я же тебя отправил на это интервью. И с Сотниковым ты тоже из-за меня познакомилась.
– А причем здесь… – я едва не сказала «Влад», но в последний момент прикусила язык. Все слишком непонятно, чтобы допускать такую фамильярность при ком-то. – При чем здесь Сотников?
– Так это же его жена устроила аварию, – выдал Мурзин, заставляя меня от изумления приоткрыть рот. – Не знаю, что там у них за разборки. Разводом он ей пригрозил что ли… Вот она и попыталась кардинально проблему решить: избавиться от муженька раньше, чем потеряет все его деньги. Да только он не один оказался, а с тобой.
– Значит… – я не могла поверить в том, что слышала. – Она специально? Она его убить хотела? Убить?!
– Тихо-тихо… – запричитал шеф, подскакивая со стула и в панике глядя на меня. Чего он так боялся? Что я снова потеряю сознание на еще две недели? – Ты не переживай так, Ковалева, все ведь позади уже. Все обошлось.
– Но ее же поймали? – при одной мысли, что эта обезумевшая женщина может оставаться на свободе, меня замутило.
– Конечно, – торопливо закивал Мурзин. – Она в клинике, на принудительном лечении.
– Не в тюрьме? – я изумилась еще больше. – Состояние аффекта, да? Будет изображать из себя страдалицу, которая потеряла рассудок после ухода мужа?
Как же это было похоже на нее! Может, Влад потому и вел себя со мной так отстраненно, что чувствовал вину? Мне внезапно захотелось снова набрать его номер, успокоить, сказать что-то теплое. Но звонить при начальнике я не могла, а он, похоже, пока не собирался уходить.
– Да кто их знает, этих богатеев! Совсем из ума выжили из-за своих денег. Пусть плачут, да только не на наших глазах! – снова вздохнул Мурзин. – А ты выздоравливай побыстрее. Мы тут тебе фруктов собрали, витаминов, – он опустил на прикроватную тумбочку внушительных размеров пакет. – Вот выпишут, поедешь в санаторий, набираться сил. Думай пока, куда тебе хочется.
– Теперь вы меня пугаете, Сергей Семенович, – я снова не смогла сдержать улыбки. – То говорили, что не пустите в отпуск, а теперь сами в санаторий прогоняете.
– В отпуск не пущу! – насупившись, подтвердил он. – А в санаторий сам лично отвезу, проверю, чтобы все там на высшем уровне было. Ты мне здоровая нужна! – на его лицо внезапно набежала тень. – Вот ведь как бывает, да, девочка? Пока не случится беда, то и не поймешь, как тебе дорог и важен кто-то. Я всю жизнь журналу отдал, хотел его лучшим в городе сделать. А людей, которые мне в этом помогают, всех вас, почти видеть перестал. В машину бесчувственную превратился. Ты прости меня.
Глазам почему-то стало горячо, и я заморгала, опуская голову.
– Перестаньте сейчас же! Мне волноваться врач не разрешает, а вы меня до слез довели своими душещипательными речами.
Он засопел, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг подошел ближе, наклоняясь над кроватью, и неуклюже обнял меня, будто и вправду на короткое мгновенье превращаясь в доброго дедушку, которого давным-давно уже не было в моей жизни.
Неделю спустя меня выписали. С кучей запретов и предписаний, с требованием побольше отдыхать, не волноваться, не перегружаться. И еще много-много всяких указаний. Не слишком удобный вариант для меня, привыкшей почти постоянно быть в движении. Но это все равно оказалось лучше удушающей неизвестности больничных стен.
Потому что Влад так и не позвонил. Ни разу. Не прислал ни единого сообщения. И с каждым новым днем ожидание давалось мне все тяжелее.
Навещали подруги, ребята с работы, несколько раз снова приходил Мурзин. Палату завалили сладостями и фруктами, а от количества цветов она стала похожа на маленькую оранжерею. Вот только от НЕГО не было ни крошечного букета, ни какого другого подарка.
Я и не нуждалась в подарках как таковых, нет. Но без его внимания было невыносимо. Варианты и сценарии, которые прокручивала в голове, казались один фантастичнее другого, да и легче от этих мыслей нисколько не становилось. Невыносимо соскучилась, волновалась и накручивала себя. И даже поговорить об этом было абсолютно не с кем.
Главред продолжал уговаривать меня поехать после выписки в санаторий. Даже место какое-то выбрал, потому что сама я проигнорировала его просьбу и ничего искать не стала.
– Вот чего ты упираешься, Ковалева? Работать тебе я все равно пока не разрешу. А там природа, свежий воздух. Отдыхай, спи, да набирайся сил.
Аргументы Мурзина не могли не напомнить о другом месте, с которого и начались кардинальные перемены в моей жизни. Там тоже была незабываемая природа. И не только она… Память вообще в последнее время была слишком щедрой. То и дело подкидывала картинки, будто яркие кадры из фильма, оживая в самые неподходящие моменты и заставляя снова и снова терзаться одним и тем же вопросом: почему? Почему он до сих пор молчал? Если даже решил порвать со мной, почему не сказал об этом прямо? Зачем оставил мучиться в неизвестности?
Через несколько дней после возвращения домой я не выдержала. Какой бы ни оказалась правда, все равно лучше, чем вот это подвешенное состояние. Не хочет говорить сам – значит, придется ответить на мои вопросы.
Но нажав на кнопку вызова, тут же сделала отбой, даже не дождавшись первого гудка. Это было так унизительно и до жути обидно. Словно я навязывалась, напоминая о себе, а именно это мне всегда претило в отношениях. Я осуждала таких женщин, а теперь сама рисковала стать одной из них.
Через минуту телефон ожил, высвечивая имя Сотникова, и я задохнулась, зажмурилась, пытаясь унять пробившую тело дрожь. Выходит, сигнал все-таки прошел, и Влад успел увидеть, что я звонила.
Дрожащими пальцами поднесла телефон к уху и тронула экран, принимая вызов.
– Здравствуй, Оксана.
Снова та же самая фраза, что и в прошлый раз. И голос, тихий и далекий. Безумно далекий, будто не километрами расстояние между нами измерялось, а чем-то иным, куда более непреодолимым.
– У меня высветился пропущенный звонок. Ты что-то хотела?
Как ни старалась я сдержать слезы, они сорвались,
