смотрела, смотрела, придавленная всем этим кричащим великолепием, и с каждым мгновением отчетливее понимала, что мужчина передо мной – совсем другой. Не тот, которого я встретила в деревне. Не тот, который обнимал меня, шепча о любви. Не тот, что обещал одно на двоих счастье. Не тот, в чьих руках я плавилась от сладкого жара. Другой. Еще ярче, завораживающе привлекательный, но другой. Холодный и чужой, как заколдованный Кай из детской сказки.
– Не надо было мне приезжать, – я перехватила взгляд мужчины, физически ощущая исходящую от него ледяную отчужденность.
– Возможно, – отозвался он. – Но тебе хотелось это сделать.
– Нет, – покачала головой, отступая к двери и надеясь, что хватит сил хотя бы не разрыдаться при нем. – Мне хотелось увидеть тебя раньше. В больнице и потом, дома, когда я каждую минуту ждала звонка. А теперь… теперь я просто пытаюсь понять.
– Что понять? – он не улыбался, вообще не выказывал никаких эмоций. Просто поддерживал разговор. И кажется, совершенно не видел, что меня рвет на части от боли. Словно ему и впрямь кто-то вставил вместо сердца кусок льда, делая абсолютно бесчувственным.
– Зачем… было все, что… – я прикрыла глаза на мгновенье, не зная, какие подобрать слова. – Все, что было между нами. Ты играл? Развлекался? Зачем обещал то, что никогда не собирался исполнять?
– Оксан, ну ты же взрослая девочка. Сама не понимаешь? – он приподнял бровь, не сводя с меня взгляда, все такого же жесткого и холодного.
– Нет… – я мотнула головой, чувствуя, как в груди разрастается боль. Раскручивается, стискивая все органы. Затапливает каждую клетку тела. – Нет, не понимаю. Объясни мне! Ты лгал? Про стерву-жену, про болезнь ребенка? Устал считать свои капиталы и решил немного отдохнуть в деревне? И я удачно подвернулась под руку? Наивная дура, которая поверила в твои россказни. Так, да?
При упоминании о сыне на лицо мужчины набежала тень – похоже, мне все же удалось его задеть.
– Ваня действительно болен, – теперь голос звучал глуше. – И ему действительно делали операцию. И с женой я тоже на самом деле развожусь. А ты… – он умолк на ничтожно короткое мгновенье, или мне просто померещилась пауза в его словах. – Ты была поводом. Измена – единственное, чего Елена мне бы не простила. Да, я использовал твою заинтересованность во мне… в свою пользу.
От разрастающейся внутри боли стало трудно дышать. Заинтересованность? Он так это называет? Я ни одного человека в своей жизни не любила настолько сильно. Вообще не знала, что способна на подобные чувства.
– Ясно… Спасибо за честность… – он не мог не видеть, как отчаянно я кусаю губы, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы, но было уже все равно. Ничего худшего уже не могло случиться, так какая разница, что он обо мне подумает теперь?
– Я не предполагал, что моя жена пойдет на такие меры. Прости. Жаль, что ты пострадала.
Смысл сказанного дошел до меня не сразу, а когда я поняла, о чем он говорит, это вызвало нервный смешок. Жаль? Переломы зарастут, синяки и царапины пройдут. А вот мое сердце… Смогу ли я еще когда-нибудь верить людям, если человек, ставший настолько близким и дорогим, попросту использовал меня?
– Я готов компенсировать… все. Лечение, реабилитацию. Моральный ущерб, если нужно. Назови любую сумму. Что тебе хочется? Машина, квартира? Дом? Только скажи.
Даже так? За что он собирался платить? Или откупиться пытался таким образом? Даже подлый, лицемерный поступок Корецкого не выглядел до такой степени омерзительным.
Взгляд внезапно упал на массивную керамическую вазу, похожую на те, что я видела в холле. В ней стояли какие-то цветы, немного напоминающие пионы, рассеивая вокруг слабый нежный аромат. Захотелось вцепиться в этот еще один идеально подобранный предмет интерьера и швырнуть Сотникову в голову. Но даже если бы я разнесла все кругом, а его самого – придушила собственными руками, разве стало бы легче? И разве изменило бы это хоть что-то?
Я кивнула на тонкие белоснежные лепестки, поднимая глаза на мужчину.
– Цветы для того, чтобы перебить запах серы? Не получается, Влад, – взялась за ручку двери и, уже выходя, бросила ему. – И нет, ты не сможешь купить то, что мне действительно нужно. Так что забудь о компенсации. Прости, что побеспокоила.
Следующие дни стали одинаково бесцветными. Как-то резко испортилась погода, и зарядили дожди, затянувшееся тучами небо приобрело мутный серый оттенок. В те же тона была окрашена моя душа.
Как ни странно, с того момента, как я выбежала из кабинета Сотникова, из глаз не пролилось ни единой слезинки. Я была уверена, что не сдержусь, разрыдаюсь, даже закачу истерику, как только окажусь дома. Но слез не было. Будто какая-то преграда выросла внутри, перекрывая почти все эмоции. Я постоянно натыкалась на стену, упиралась в нее, не в силах расслабиться. Чувствовала лишь опустошение, которое с каждым новым днем разрасталось все больше.
Конечно, я не поехала ни в какой санаторий. При одной только мысли, что придется остаться где-то далеко от дома и знакомых наедине с собственными мыслями, становилось дурно. Перелом срастался без проблем и боли довольно скоро прекратились, так что я не видела смысла терять время на какой-то там отдых.
Настояла, чтобы Мурзин разрешил мне вернуться в редакцию еще до окончания больничного. Так было проще. На работе я отвлекалась, постоянно старалась что-то делать, мои статьи даже хвалили, хотя мне самой они казались совершенно лишенными жизни. Но даже такое времяпрепровождение было лучше, чем сидеть дома и жалеть себя.
Да и о чем было жалеть? Мы все ошибаемся. Все хоть раз в жизни выбираем не тех. Всем приходится столкнуться с такой якобы любовью, пережив которую, долго не знаешь, как снова научиться спокойно дышать.
Я просто не стала исключением, вляпавшись в то же самое, на чем до меня обжигались миллионы женщин. Но от безответной любви не умирают. По крайней мере, я не собиралась. Продолжала жить дальше, и хотя в этой жизни не осталось никаких ярких красок, и на такое была согласна. Рада, что сумела справиться.
Мы и с Корецким заново научились как-то сосуществовать в одном офисе. Обида к Максиму улеглась, теперь мне было даже жаль его. Хоть и не получилось поговорить по душам, да и не возникало такого желания, все равно догадывалась, что его роман с красавицей-миллиардершей угас так же быстро, как вспыхнул. Сотникова обошлась с ним еще хуже, чем Влад со мной, потому что использовала слишком откровенно.
