и удобнее.
Он останавливается так резко, что я, не успев сориентироваться, врезаюсь носом в его плечо. Блин, один-один! Искры из глаз не летят, и на том спасибо!
— Извини, — роняет он, — мне просто надо проветрить голову, иначе я… — И замолкает, не договорив, вновь хмурит брови и удивляет меня предложением: — Пойдем прогуляемся по парку?
Смотрю на него и не могу понять, на кого, и главное, на что он так сердится.
— Я что-то сделала не так и тем самым поставила под угрозу ваше деловое соглашение?
— Что? — удивляется Глеб, долго смотрит на меня, а я, кажется, перестаю дышать, утопая в том буйстве эмоций, которые клубятся в омутах его черных глаз.
— Деловой ужин, — все же нахожу в себе толику здравомыслия и возвращаюсь к выяснению его взбудораженного состояния.
— Забудь! — отмахивается Глеб. — Не надо было вообще тебя на него брать. Не знал, что этот хрыч на старости лет стал падок на молоденьких красоток.
Это был комплимент?
— А я думала, это был коварный трюк, чтобы расположить его, затуманив голову моей красотой, и он стал сговорчивее, — отчего-то не могу удержаться от ехидного замечания и плотно сжимаю губы, чтобы не выдать нарастающее веселье.
— Да на хр… — Он запинается. — На кой мне его сговорчивость?! Это в его интересах подписанные договоры. А сейчас я склоняюсь к тому, что… Ай, ладно, рабочий день закончен, не хочу говорить о делах! Хочу…
Мир замирает вокруг, когда его горячие ладони обхватывают мое лицо. Глаза в глаза, и один на двоих шторм дурманящих эмоций смывает разом противный привкус прошедшего ужина. Дыхание останавливается, и губы Глеба накрывают мои так нежно, словно знакомятся, словно боятся спугнуть, словно ничего раньше не было и это наше первое знакомство — вот такое аккуратное, пропитанное заботой и лаской. Его язык не атакует, а галантно приглашает на танец обоюдной страсти. Я млею, теряя здравомыслие, и лишь крепче вцепляюсь в крепкие плечи Глеба.
Абсолютно не замечаю, как и когда мы оказываемся на заднем сиденье его автомобиля. Не обращаю внимания на водителя, окончательно попрощавшись с разумностью и стыдом. Словно сумасшедшая, тону в океане безумства и даже не замечаю, на какую кнопку в лифте нажимает Глеб, при этом не выпускающий меня из объятий и почти не прекращающий наш поцелуй длиной в сладкую вечность.
Лишь на мучительно долгое мгновение он оставляет меня без упоительных ласк своих жадных губ. С тихим недовольством ищет что-то в кармане брюк, находит, и я вновь тону в жарком плену его ненасытности. Только краешком еще не затуманившегося сознания отмечаю еле слышный скрежет ключа в замочной скважине, а следом за этим — распахнутую настежь дверь.
Шаг, другой… мы, как партнеры в порочном танце, тонко чувствуем движения друг друга, и я — ведомая — отдаюсь ему полностью. Минуя просторную прихожую, не разжимая страстных объятий, кружим всё в том же волнующем танце. Чудом умудряемся не разнести в пух и прах дизайнерские безделушки, расставленные по квартире, интуитивно лавируя между ними, и спустя пару таких маневров оказываемся в спальне.
Глеб с грозным рыком прижимает меня спиной к стене, так и не дойдя до кровати. Проводит горячей ладонью от колена вверх, сгибая мою ногу, и закидывает ее на свое бедро. Узкая юбка ужасно мешает, задравшись и беспощадно давя на бедра, стягивает их тугим кольцом. Я бесстыдно подцепляю подол непослушными пальцами и тяну его вверх, стаскивая платье через голову, напрочь забывая о потайной молнии. Моментально откидываю куда-то в сторону ставшую ненужной синюю тряпицу. Ежусь от прохладного ветерка, пробежавшегося по оголенной коже. Остаюсь стоять перед голодным взглядом темных глаз в одном кружевном нижнем белье и тех самых босоножках, которые чуткие пальцы Глеба совсем недавно застегивали, опутав щиколотку тонкими ремешками. Наклоняюсь, желая снять и их, но властные руки останавливают меня.
— Оставь, — выдыхает он над самым ухом, вжимая меня в свой мощный торс, отстраняется и скользит по моему телу каким-то необузданно жадным взглядом.
Мурашки пробегают вдоль позвоночника, а бабочек в моем животе сносит в пучину накрывающей нас страсти. Крепкие ладони ложатся на мою талию, чуть сжимают ее до маленьких отметин, выбивая из меня весь воздух. Голова идет кругом, и я замираю, не дышу, не думаю, только чувствую.
— Красивая… — хрипит он, не отводя взгляда от моего лица. — Ты вся чертовски красивая. И моя! — звучит из его уст как приговор, но отчего-то апелляция мне не нужна.
Тянусь к нему и, путаясь пальчиками в мелких пуговках на его рубашке, нервно дергаю их, безжалостно вырывая с мясом. Дурею от открывшейся картины — мощного обнаженного торса. Благоговейно прохожусь подушечками пальцев по литым мышцам, бугрящимся под загорелой кожей. Не могу отказать себе в удовольствии и припадаю губами к его груди, утыкаясь носом и глубоко втягивая мой неповторимый афродизиак.
Глеб стонет, с тихим рычанием, кладет ладони мне на затылок и, чуть сжав волосы, оттягивает голову. Мы вновь тонем во взглядах, захлебываясь обоюдным желанием. Загипнотизированная им, смелею и провожу руками по его спине, вырисовывая подушечками пальцев загадочные узоры вдоль позвоночника вниз под пояс брюк и резинку плавок. Царапаю ноготками напряженные ягодицы и…
— Смелая? — Улыбка скользит по его губам, и чертики пляшут в глазах.
— Да-а-а-а… — выдыхаю, прикусив нижнюю губу, и скольжу указательным пальцем по ложбинке, останавливаясь в опасной близости от сжавшегося колечка. Его дыхание срывается, становиться поверхностным. Глаза заволакивает туманом похоти, а ладони сжимаются на моих плечах.
— Рискуешь, крошка! — рычит он грозным зверем, но мне ничуть не страшно, лишь дрожь возбуждения пробегает по телу, и смелости во мне становится еще больше.
— Я так хочу. — Слегка прикусываю кожу не ключице, вставая на носочки.
Утыкаюсь носом в изгиб шеи и провожу языком, слизывая аромат Глеба, пропитываясь им. Пальчики смелеют и спешат дальше, ласкают влажную кожу, рисуют ноготками узоры на потяжелевших яичках и обхватывают мощный возбужденный ствол у самого основания. Его белье чертовски мешает. И тут же на выручку приходит сам Глеб.
Скинув рубашку, он молниеносно стягивает брюки вместе с плавками и, потянув меня за собой, опускается на кровать. Толкаю его в грудь, заставляя лечь на спину, он не сопротивляется. Смотрит на меня из-под опущенных ресниц, весь такой невозмутимый, и лишь вздымающаяся в неровном дыхании грудь выдает его неравнодушие.
Мучительно долго любуюсь офигительной картинкой и млею от осознания того, что могу сейчас с ним сделать. Забираюсь на кровать, встаю на колени и, обхватив каменный стояк одной ладошкой, скольжу вверх до налитой головки. Обвожу ее большим
