Ее сейчас к дому вашего отца везут.
Оборачиваюсь на Камиля, который улыбается, но в свете фонарика и темноте ночи эта улыбка выглядит зловещей.
— Ну а что тебя удивляет. Она умная девочка. Бежать в неизвестность без документов она не будет.
Блять. Документы.
— Погнали, — киваю я и бегу в сторону трасы, где мы оставили машины.
Там мы прыгаем в джип и несемся к дому. Хотелось бы успеть до того, как отец начнет высказывать, что Алена позорит его дом, потому что привлекает излишнее внимание. Именно это я выслушал, когда в одиннадцать сказал, что сам пойду искать Алену. Далеко бы я не ушел, а вот внимания привлек по максимуму. И тогда отец впервые разговаривал со мной не как с мальчиком, а как с мужчиной, сказав, что без власти и денег я никто.
*** Алена ***
В лесу хорошо. Но спустя несколько часов приходит понимание, что побег — это очередной путь в никуда. Чувства — это хорошо, они помогают жить, но сейчас необходимо мыслить трезво. Особенно теперь, когда ясно, что Никита видит во мне лишь куклу. Такую же куклу, как и все остальные, которые когда-либо хотели меня сожрать. Наверное, я ошиблась, и того мальчика, который жил в моем сердце так долго, выдворил вот этот бездушный человек, что сейчас стоит на пороге дома и ждет, когда машина ДПС меня высадит.
Наверное, мой вид не вызывает доверия и симпатии, не зря же на пункте ДПС, куда я вышла из леса, меня приняли сначала за изнасилованную, потом за проститутку. Спасибо, что хоть обыскивать не стали и даже дали какие-то тапочки. Сандалии порвались.
— Спасибо, офицер, мы очень волновались за Алену, — говорит довольно отстранённо Юра, и в этот момент я тону в объятиях Лиссы.
— Милая, что случилось?
Офицер дает какую-то бумагу на подпись, на что Юра поджимает губы и отводит его в сторону. Дает что-то сильно напоминающее деньги, и офицер, уже не такой хмурый, уезжает.
Все просто. Деньги равно молчание.
Мы идем в дом, но пройти вверх по лестнице не успеваем. Спотыкаемся от грома рыка, и мне почему-то слышится, как таким же тоном Никита будет учить своих детей. Но слова быстро развеивают иллюзию.
— Алена, ты не могла бы пройти ко мне в кабинет, — цедит он сквозь зубы, а я так и слышу: К ноге, сука.
Поворачиваюсь и чувствую, как одна из заноз в ноге проскальзывает дальше, но я киваю и улыбаюсь. Боль — это не то, что надо показывать. Боль надо скрывать, чтобы не сделали еще хуже.
— Конечно, Юрий Вячеславович.
— Юра, Алене бы помыться. Посмотри, в каком она состоянии, — держит меня Лисса, но я с улыбкой убираю ее руку. Лисса слишком бережет покой в доме, чтобы действительно ссориться с мужем.
— Я не слепой. Вот и набери ей ванну. Я надолго ее не задержу. Алена, — протягивает он руку в сторону кабинета, и я иду туда под четырьмя парами глаз, делая все, чтобы они не заметили, как я хромаю.
Кабинет закрывается щелчком, и я невольно смотрю на дверь, как лев смотрит на дверцу клетки, которую захлопнули.
В голову лезут разные мысли о наказании и порке, но я знаю, что в отношении Юрия ко мне нет сексуального подтекста. Он помешан на супруге, но он явно недоволен, что такой подтекст есть у сына.
— Алена. Я буду честен, — говорит он, сев за стол, и я поворачиваю голову. На мое молчание он продолжает. — Думаю, вам лучше всего будет в городе. Начать жить и строить свое будущее самостоятельно, не навлекая тени на моих детей своими необдуманными поступками.
Тени? Тени, блять?!
Внутри все кипит, хочется высказаться о том, как быстро лживые нормы морали и желания иметь статус перекрыли порядочность в этом человеке. А была ли эта порядочность, или рассказы Лиссы лишь ее иллюзия, сдобренная страстью, что в ней открыл этот орангутанг?
Как это знакомо.
Вдруг на заднем фоне как будто несутся слоны. Делаю шаг вперёд, потом что дверь с треском открывается, и в кабинет, столь же вылизанный как мораль хозяев, залетает Никита. Взъерошенный, грязный, в порванной одежде.
Искал меня?
Как это мило…
Наверное, ждет, что я все осознаю и приму любое его решение. Но вот незадача…
Тут все решает папа.
— Пап, я сам с Аленой поговорю, — уже хочет тронуть он меня, но я отшагиваю в сторону, делая все, чтобы клешни Никиты меня не коснулись. На что они сжимаются в кулаки. — Это я виноват. Мы просто играли…
— Твой отец уже все решил. Мне стоит уехать в город, чтобы… — делаю паузу, сопровождая натянутой улыбкой. — Не бросать тень на ваше высокоморальное семейство.
— Не дерзи! — тут же поднимается с кресла Юрий, но мужской гнев не страшен. Страшно хладнокровие. — Ты жила здесь, получила документы, работу. Будь хоть немного благодарна.
— Я бесконечно благодарна, — развожу руками, замечая, что Никита, кажется, потерял дар речи. — Документы. Так отдайте мне мои документы. Для ваших связей они делаются как-то слишком долго.
— Документы давно должны быть у тебя, — поджимает он губы. — Я был уверен, что ты не едешь в город, потому что решила…
— Выйти замуж за Никиту? — смеюсь я. — Поверьте, эта мысль последняя, что могла прийти мне в голову. Жить в лицемерии и лжи всю жизнь способна только очень сильная женщина.
Например, ваша жена.
— Алена! — гремит голосом Юра и поворачивается к сыну, который, кажется, сейчас прожжет во мне дыру. — Никита. Ты должен был забрать документы еще во вторник!
Дыхание перехватывает, когда до меня доходит смысл сказанного. Смысл всего происходящего.
Поворачиваю голову к Никите, на что он поджимает губы.
— Никита. Где мои документы? Отдай мне их.
— Думаю, сейчас Алене еще рано жить самостоятельно… — отворачивается он к отцу, но я в шаг преодолеваю расстояние и хватаю эту скотину за морду грязными пальцами.
— Еще несколько часов назад ты заявлял другое! Где мои документы!? Ты прекрасно знаешь, что без них меня загребут через неделю, а то и меньше!
— Знаю, — говорит он так нагло, и я в шоке его отталкиваю. Боли в ногах уже не чувствую, она все поднялась к груди.
— Что ты с ними сделал?
— Никита? — подает голос отец, но его нет.
Только мы и наши больные отношения, которые, кажется, погубят нас обоих.
— Что ты с ними сделал?! — ору я, понимая, что впервые в жизни готова стать истеричкой и начать убивать.
— Сжег.
