— Я видел любовь, которая калечит. Возьмем, к примеру, Лорена Хэйла и Лили Кэллоуэй — когда один охвачен эмоциями, другой тоже это чувствует. Если отделить их друг от друга, то каждый из них станет неполноценным. Если это и есть любовь, то я не хочу быть к ней причастен.
Я хочу быть целостным. Я хочу быть самой лучшей версией себя, не рискуя быть раненным или сломленным.
— Ты можешь сопереживать Роуз? — спрашивает он меня.
— Да, но любовь — это слабость, которой я не поддамся.
— Иногда ты не можешь контролировать все, Коннор, — говорит он мне. — Даже такой умный человек, как ты, должен понимать, что есть вещи, которые тебе неподвластны. Любовь, смерть — ты не можешь их предсказать. Они просто случаются.
— И ты веришь, что это уже случилось? — я отказываюсь от этого исхода. Он не поддается вычислению.
— Почему ты с ней?
— Влечение.
— И?
— Привязанность.
— Что еще?
— Удовольствие — это просто слова, Фредерик.
— Любовь — это просто слово.
— Я не могу любить ее, — говорю я ему решительно, когда встаю и кладу телефон в карман.
Он остается сидеть, и все же я чувствую, что у него есть преимущество передо мной. Он все еще видит то, чего не вижу я.
— И почему это?
— Умные люди совершают глупости, когда влюблены. Я еще не сделал ничего глупого.
Фредерик ухмыляется.
— Дай себе время.
Я подавляю желание закатить глаза. Махнув ему на прощание, я направляюсь к двери.
— Увидимся на следующей неделе.
— С нетерпением этого жду.
— Еще бы, — говорю я в ответ. — Ты ведь послушаешь о том, как я отшлепал свою девушку.
— Убирайся из моего кабинета, Коннор. — он возвращается к своим бумагам, но когда я ухожу, то замечаю, что его ухмылка становится все шире и шире.
Я заезжаю в винный магазин после сеанса с Фредериком, и, когда, наконец, прихожу домой, уже поздно. Свет в гостиной выключен, и через стены не слышно кульминационных криков Лили или Ло.
Когда я поднимаюсь на второй этаж, то я останавливаюсь у нашей двери и стучусь. Я не был таким вежливым с тех пор, как мы стали жить вместе. Есть некоторые преграды, которые я хочу разрушить ради нее.
Как только дверь со скрипом открывается, я вижу Роуз, сидящую на кровати и листающую последний номер журнала Vogue. Ее глаза встречаются с моими, и она роняет журнал на колени.
— Ты принес?
Я поднимаю коричневый бумажный пакет.
— Вино и текила, как ты и просила, но я бы посоветовал выбрать что-то одно сегодня вечером. Если только ты не хочешь потом страдать от похмелья.
— Вино для тебя, — коротко говорит она.
Мои брови поднимаются. Значит, текила для нее. Она так сильно нервничает.
Она похлопывает по матрасу.
— Присаживайся, Ричард. Ты похож на испуганного котенка. Сэди поцарапала бы тебя за твою трусость.
— Моя кошка любит меня безоговорочно, — отвечаю я. Кровать покачивается, пока я забираюсь на нее и ставлю бумажный пакет между нами. — И я в порядке, так что ты, должно быть, проецируешь свой страх на меня, — я улыбаюсь, просто чтобы на секунду увидеть презрение в ее глазах.
— Я не боюсь, — она выпрямляется и расправляет плечи. — Я точно знаю, что мы будем делать сегодня вечером. Но не могу сказать того же о тебе.
— Так что мы будем делать сегодня вечером, а? — спрашиваю я. — Помимо того, что напьемся.
Она тянется к бумажному пакету и достает бутылку текилы. Я смотрю, как она открывает крышку и начинает потирать губу подолом своей черной ночной рубашки длиной до бедер. Она шелковая и похожа на ту сорочку, которую обычно надевают под платье.
Я сразу же представляю, как медленно снимаю тонкую ткань с ее тела, оставляя ее обнаженной для моих прикосновений. Я хочу, чтобы она была голой. Сейчас.
Терпение.
Я кладу руку на гладкую кожу ее ноги, ее кожа почти такая же шелковистая, как и ночная рубашка, но теплее. В тот момент, когда я притягиваю ее ближе к себе, ее грудь вздымается. Но она сосредотачивается на том, чтобы вытереть горлышко бутылки текилы.
Роуз планирует пить прямо из бутылки. Она изо всех сил старается развить наши отношения, отказываясь от бокала. Это великое событие в мире Роуз Кэллоуэй. Ее усилия не остались незамеченными мною.
Когда горлышко достаточно чистое для нее, Роуз делает глоток из бутылки. Она кивает в сторону пакета.
— Бери свое вино. А потом мы сыграем в игру.
— В какую игру?
— Правда или действие.
Она говорит это с невозмутимым видом, почти бросая мне вызов засмеяться. Я сохраняю спокойное выражение лица, но ничего не могу поделать с вопросом, который вылетает из меня.
— Может, мы еще сыграем в «семь минут в раю»(Игра для вечеринок. Два случайных игрока проводят в темной запертой комнате 7 минут и могут делать все, что захотят)?
Она бросает на меня пылкий взгляд.
— Мы играем. Не вынуждай меня тебя связывать.
Я смеюсь и потираю губы, не в силах сдержать свое веселье.
— Дорогая, если кто и будет связан, — говорю я, моя рука опускается к её попке, — c'est toi.
Так это ты.
21. Роуз Кэллоуэй
.
— Не будь слабаком, — говорю я Коннору. — Если я могу это сделать, то и ты тоже.
Хотя, после его самоуверенного заявления о том, что он свяжет меня, мое наглое поведение — это скорее фасад, чем что-либо еще.
— Обзывательства ни к чему в жизни не приведут, — с легкостью опровергает он. — И просто, чтобы ты знала, я планировал пить из стакана, чтобы не пролить вино на твое одеяло. Но как хочешь.
Он делает вид, как будто собирается случайно опрокинуть бутылку вина на мое белое ажурное одеяло. Мое сердце подпрыгивает к горлу, а глаза расширяются от страха.
Он ухмыляется, а затем подносит бутылку к губам, делая большой глоток. Вино и текила — это стратегия. Мне нужно больше жидкого мужества, чем ему, и я бы даже предпочла напиться. Я никогда не видела Коннора пьяным, а значит, что он вполне может превратиться в пьяного мудака. С которым я не захочу играть в «правду или действие». Но я все равно готова пойти на этот риск.
— Правда или действие? — спрашиваю я его после очередного глотка текилы. Алкоголь резко скользит по моему горлу, но я слишком нервничаю, чтобы обращать на это внимание. Нормальные пары, которые делят друг с другом постель, отлично бы себя чувствовали, играя в «правду или действие» вместе. Еще одно доказательство того, что я ненормальная. Мы оба ненормальные.
Он даже не моргает.
— Правда.
Я не собираюсь осторожничать.
— Какая твоя любимая поза в сексе?
— Я не причиню тебе вреда, — говорит он, видя мой вопрос насквозь. — Я знаю, ты нервничаешь из-за секса, но я обещаю, что буду... — он улыбается собственным мыслям. — ...нет, не совсем так.
— Ты собирался сказать нежным, не так ли?
Его губы приподнимаются еще выше, подтверждая мое предположение.
Во рту стоит послевкусие текилы, и у меня кружится голова при мысли о том, что Коннор может быть вовсе не нежным. Я не самая мягкая девушка, поэтому образ нежного, осторожного парня заставляет меня содрогаться.
— Я обещаю, что буду самим собой, — говорит он, ухмыляясь и делая следующий глоток вина.
— Тогда хорошо, что ты мне нравишься, — мой голос все еще холоден. Алкоголь еще не подействовал.
— Нравишься? Qu’en est-il de l’amour? А как же любовь?
— Ты же не веришь в любовь, — парирую я. — Значит, ты потерял право быть мною любимым, — я уверенно киваю, подтверждая свою новую позицию. — Но ты мне все еще нравишься. Не волнуйся.
— Я никогда не волнуюсь, — говорит он. — И я верю в любовь. В детстве я думал, что она нереальна, но потом я увидел, что для некоторых людей любовь действительно существует. Просто не для меня.
