– Сулик, – подхожу ближе и сжимаю его кисть, переплетая наши пальцы, – всё будет хорошо, главное, в это верить, – говорю уверенно. Мне хочется хоть как-то его отвлечь, успокоить, поддержать, чтобы он собрался и перестал изводить себя сомнениями перед дальней дорогой. – Кстати, ты говорил, что у вас группа крови какая-то редкая. А какая именно?
– Первая отрицательная, – выдыхает, прижимая меня к своему горячему телу, и носом в волосы зарывается, будто мой запах ему сил придает. – Прости, что так все выходит, но я не могу не поехать. Это…
– Тш-ш, все в порядке. Нютка поправится, вот увидишь, – поднимаю голову и моментально проваливаюсь в его темный взгляд. А потом сама не знаю, как выпаливаю. – Если хочешь, я поеду с тобой. Ну, на всякий случай там, – и уже тише, – у меня тоже первая отрицательная. Вдруг пригодится.
Глава 30
За четыре часа поездки останавливаемся лишь однажды, чтобы купить кофе на заправке. Вполне приличный, особенно с топпингами.
– Попробуешь мой, ореховый? – интересуюсь, протягивая стаканчик молчаливому Сулейману, когда возвращаемся в машину.
Легкая улыбка чуть затрагивает его губы, и я тут же расслабляюсь, пусть он в итоге и отказывается от дегустации. Хотя, нет, всё же пробует, но лишь с моих губ, жадно касаясь их своими, втягивая и посасывая, а затем вновь стартует, пока я прихожу в себя, стараясь восстановить дыхание.
Нисколько не жалею, что напросилась ехать с ним, даже если большая часть пути проходит в тишине, не считая негромко, как фон, работающей магнитолы. Разговоры кажутся лишними, и если мы и говорим, то в основном об Анютке. Меня все устраивает, сама не люблю пустую болтовню, к тому же мысли нет-нет, а съезжают в сторону переживаний о девочке, о том, как она, и что происходит в данную минуту.
Я прекрасно понимаю волнения Султанова и радуюсь, что он от меня не закрывается. То и дело переплетает пальцы наших рук, поглаживает или просто укладывает мою ладонь себе на колено, накрывая ее сверху своей. Сохраняет тактильный контакт, и от этого в груди будто бабочки оживают и тепло становится.
В Москву врываемся в начале второго и сразу попадаем в пробку. Час-пик, чтоб его. Еще полтора часа уходит на передвижение внутри кольца, и вот мы на месте.
Ощущение, что попала в другой мир, мгновенно сбивает с ног, и я в очередной раз признаюсь себе, что была права, говоря: столица – не мой город. Слишком суетный, безличный, беспощадный и давящий. Настоящий человейник, где толпы людей куда-то несутся, спешат, стремятся обогнать друг друга и не замечают никого вокруг, пугая серой отрешенностью и безэмоциональностью.
– Если хочешь, передохни. В вестибюле на первом этаже слева есть комната отдыха и небольшое кафе, а я пока все узнаю, – предлагает мужчина, когда мы паркуемся возле входа.
– Нет, – мотаю головой, не желая оставаться одна ни на минуту. – Хочу с тобой.
Вдруг одолевает иррациональный страх потеряться, и я спешу обогнуть машину и крепко сжимаю его ладонь. Мало волнует, что он может принять меня за мелкую инфантильную трусиху, какой я сейчас и являюсь. Главное, с ним, рядом, мне нестрашно.
– Хорошо, – по-доброму усмехается Сулейман, целуя меня в висок и, щелкнув сигнализацией, устремляется вперед.
Уверенная походка и серьезный взгляд производят впечатление на окружающих, потому что они, еще минуту назад безразличные, замечают его, тут же сворачивают с пути и уступают дорогу. Будто заранее знают, что не выстоят при столкновении. Семеню следом и с интересом поглядываю по сторонам.
Мой спутник не плутает, а движется целеустремленно, ярко демонстрируя, что здесь не единожды бывал. Вряд ли этому можно завидовать, скорее уж сопереживать, потому что он не работник, а посетитель. В гардеробной раздеваемся и накидываем халаты. Молодая девушка выдает бахилы и легко улыбается Султанову, но тот ее словно не замечает. Лифт. Пятый этаж. Нас встречает не очень высокий молодой человек крепкого телосложения лет тридцати и сразу пожимает Сулейману руку.
– Спасибо, что так быстро.
– Прекрати, Вить, – отмахивается мой спутник и тут же прижимает меня ближе к себе, – знакомься лучше, это моя Маша.
Краснею мгновенно. Это султановское уверенное и четкое «моя Маша» звучит как признание, да еще и сразу границы очерчивает, будто мужчина опасается, что на меня хоть кто-то позарится. Смешно, но приятно.
– Муромцев Виктор. Лучше просто Витя, – протягивает руку уже не незнакомец и кивает в сторону левого коридора, – пойдемте к девочкам, скоро врач подойдет.
Палата оказывается семейной. Просторной и светлой. Кроме кровати в углу располагается довольно большой диван, есть шкаф для вещей и плазма над небольшим столиком.
Знакомство с Ксюшей и Нюткой проходит удивительно легко и так тепло, что я в первые мгновения теряюсь. Стоит Сулейману меня представить, как старшая Муромцева не просто протягивает руку, а крепко, тепло обнимает, доверительно сообщая, что именно такой меня и представляла. А маленькая красотка, улыбаясь бледными губками, цепко обхватывает пальцы, заставляя сесть на краешек ее кровати.
– Ты красивая, – произносит она, внимательно меня рассмотрев, – только папу не обижай, он хороший.
– Не буду, – обещаю малышке, тепло ей улыбаясь, а в груди будто током прошивает и в глазах печет.
Такая крохотная еще, а уже во всю заботу о любимых проявляет. Не зря говорят, что люди, пережившие трудности и трагедии, чувствуют острее и более открыты в проявлении эмоций.
Не успеваем мы пробыть в палате и десяти минут, как туда входит лечащий доктор Нютки и медсестра. А дальше начинается какая-то круговерть. Вопросы, ответы, назначения. В итоге сдавать кровь забирают и Сулеймана, и меня, не желающую оставаться в стороне. А я узнаю, что кровь донора и кровь реципиента должны совпадать не только по группе и резусу, но также обладать какой-то индивидуальной совместимостью.
Наши с Нюткой показатели оказываются даже чуть выше, чем у девочки с ее крестным, потому в медицинский бокс отправляемся с Сулейманом на пару. Там впервые я понимаю, что значит ревность во всей своей красе.
Молодые медсестры, оживившиеся при виде статного привлекательного мужчины, начинают активно жужжать и строить ему глазки, любыми способами обращая на себя внимание. И пусть меня они тоже не игнорируют, но от Султанова не отходят, даже когда выполняют все необходимые процедуры и вполне могут переключиться на другие дела.
Не желая участвовать в общем наигранном веселье, отворачиваюсь к окну. Кружащийся большими хлопьями снег навевает меланхолию, я же задумываюсь, как вообще умудрилась оказаться в таком странном положении. Не иначе, как помутнение мозга словила. Еще совсем недавно я четко и основательно ненавидела Султанова за наше прошлое. Но каким-то невообразимым способом он сумел оправдаться, сломал все барьеры и вновь забрался в сердце. Стремительно, глубоко, потому что по-другому не умеет. И это явно повлияло на меня. Всегда самостоятельная, жесткая и уверенная, я будто расслабилась, стала полной противоположностью себе прежней. Чувствительной, ранимой и боящейся его потерять.
Не успеваю провалиться в очередное самобичевание и неуверенность, как ощущаю чужое прикосновение к руке, в которой находится катетер. Еще не повернув голову, я знаю, чья ладонь согревает меня. Потому что так остро реагировать, чтобы до мурашек по коже и бабочек в животе, могу только на него. Сулейман аккуратно сжимает мои пальцы и, почти не моргая, смотрит в глаза.
– Всё хорошо? – уточняет одними губами, ловя все эмоции, что я не успеваю скрыть.
– Да, – отвечаю также беззвучно, растворяясь в его взгляде.
И больше нет посторонних, никого нет. И ничего. Только я и он, и пламя в его глазах.
***
– Поехали со мной, обещаю, тебе все обрадуются, – произносит Сулейман, обхватывая мои ладони, в которых я держу стаканчик со сладким горячим чаем.
Смотрю на него, такого расслабленного сейчас и умиротворенного, и верю, но, чуть обозначив улыбку, отрицательно качаю головой.
