«Я с Молекулой договорился. Она отмажет тебя после занятий перед матерью», — отвлекает меня от моих дум входящее сообщение от Басова.
«Есть повод?», — строчу я ответ, и вся свечусь как лампочка Ильича.
«Есть».
«Ну не томи!»
«Ну не тупи! У нас свидание, Истома».
Вай!
«Надеюсь, ты товарища химика ничем там не шантажируешь, что она тебе так бодренько помогает?»
«Надейся».
«Я серьёзно».
«Я тоже».
«Яр?»
«Блин, Истома! Вот ты вечно обо мне всякие гадости думаешь, а это, между прочим, обидно, знаешь ли. А я, вообще-то, сына Молекулы из говна вытащил, отряхнул и на путь истинный наставил. Понятно?»
«Это как?»
«Это, когда тупые малолетние обсосы вместо того, чтобы работать над собой и собственным будущим, начинают загонять себя в могилу разными не кулинарными солями».
«О, Боже!»
«Истома, Боже тут ни при чём. Хоть лоб в молитвах расшиби».
Продолжать дискуссию на эту тему я больше не стала, да и учитель уж больно подозрительно поглядывал на меня, замечая, что я слишком часто отвлекаюсь на телефон. Но вот уже сорок пять минут урока подошли к концу, и я пулей кинулась на выход.
Пробежала, сверкая пятками, мимо не замечающей меня более Марты Максимовской и её компании. Дальше в гардероб, а после — на улицу, где на парковке, в прогретой машине, пахнущей кофе и кожей, меня ждал он. Мой Яр.
— Куда ты повезёшь меня? — выдохнула я, счастливо прикрывая глаза и прислушиваясь, как мерно урчит мотор, разгоняя нас по улицам города.
— В рай... кстати, от мамы своей расчудесной отмазалась?
— Да.
— Отлично. Но, Истома, меня эта женщина начинает не на шутку напрягать.
— Меня тоже, — киваю я и от досады отвожу глаза. Мне хочется быть современной, открытой к общению и кипучей жизни девчонкой, а не маминой марионеткой.
Вот только, что я могу?
И Басов будто бы читает мои мысли, а потом, чертыхаясь, вдруг начинает бурлить и угрожающе пускать пепел, словно опасный вулкан.
— Чёрт его знает, как ты терпишь всё это дерьмо! Родительский контроль, домой сразу после школы, вечером никуда не выходи, с мальчиками не дружи. Полная хрень! И знаешь, я бы подобную ересь терпеть не стал, потому что таким мамашам палец в рот не клади — откусят по самый локоть. Оглянуться не успеешь, как она сядет тебе на шею и просидит там до самой твоей пенсии просто потому, что считает тебя своей собственностью. А ты что табуретка, Истома?
— Нет.
— Так какого художника ты позволяешь этой женщине с собой так обращаться?
— А какие у меня есть варианты, Ярослав? — стискиваю я подол форменной юбки до такой степени, что ткань трещит под пальцами. — Послать мать на три буквы и уйти жить на вокзал? Или предлагаешь объявить ей войну и забаррикадироваться в собственной комнате? Или...
— Или просто можешь заткнуть ей рот и в жёсткой форме утрамбовать в её пустую, пуританскую башку, что ты личность! Что ты выросла и тебе уже не три года!
— Она выгонит меня из дома!
— Не выгонит, зуб даю! Мой дед тысячу раз грозился провернуть подобное и до сих пор не решился. И твоя этого не сделает. Она же верующая, так? Куда ей такие радикальные меры? Не по закону божьему, Истома!
— Ты не понимаешь, о чём говоришь!
— Хорошо, давай поговорим на понятные мне темы. Ок? Ну так скажи же мне, любимая, как долго мы с тобой будем прятаться от твоей прибабахнутой маменьки?
— Пожалуйста, не называй её так, и давай уже сменим тему.
— Нихрена! Подожди ещё немного, так она тебе женишка с подтяжками и редким пушком на подбородке выберет, а потом заставит выйти за него замуж и нарожать кучку спиногрызов, забив на твоё будущее, карьеру и настоящую жизнь!
Он бьёт в самую точку, и мне хочется разреветься как маленькому ребёнку, который просит красный шарик, а ему покупают синий, потому что тот больше понравился маме. А-а-а!
— Хватит!
— Фак! — зло врезал ладонями по рулю парень и притопил педаль газа в пол, всем своим обликом давая мне понять, что в бешенстве от реального положения дел.
Кажется, это была наша первая ссора в отношениях.
Вероника
Мы молча выехали на окраину города, также безмолвно добрались до огороженной высоким забором с колючей проволокой территории на самом берегу моря, проехали пункт охраны, предварительно забрав у них пару черных пакетов с эмблемой самого знаменитого в городе суши-бара, а затем побрели к одиноко стоящему у воды маяку.
— Холодно? — обернулся ко мне Басов и посмотрел отчего-то так грустно-грустно.
— Да, — зябко поёжилась я.
— Иди ко мне, — поднял он правую руку вверх, и я тут же под неё нырнула, попадая в его тёплые объятия.
Так мы и добрались до маяка. Ярослав открыл дверь и пропустил меня внутрь, пахнущего свежей древесиной помещения. А затем кивнул на лестницу, ведущую наверх, по которой мы и прошагали бессчётное количество ступеней, пока не добрались до самой последней площадки, отгороженной от бушующего моря и промозглого ветра лишь панорамным остеклением. Тут было немного прохладно, но очень уютно — на полу выжженное до черноты дерево, мягкие топчаны с кучей подушечек, два кресла-мешка и низкий столик, на котором одиноко лежал бинокль.
— Что это за место? — охнула я, вглядываясь в бесконечность водной глади, над которой парили крикливые чайки.
— Это — моё убежище. Место, где я могу укрыться от всего мира. Мой отец выкупил этот клочок земли ещё при жизни. Хотел построить здесь крутой отель и всё такое, но... увы. Его запала хватило только отремонтировать маяк, да и то не до конца, как видишь. До ума доводил тут всё уже я.
— Мне очень жаль, — сначала дотронулась я до его щеки, а потом крепко обняла парня, пытаясь хоть как-то утешить его боль. Но напрасно.
— Не надо, Истома. Мой отец был не самым хорошим персонажем, знаешь ли.
— Но и не хуже моего, — прошептала я, словив слишком болезненную вспышку за рёбрами, которая означала лишь одно — я всегда была мимо кассы.
— Он тоже умер?
— Для меня да.
— Гнида, — поджал губы Басов, а затем также, как и я, крепко обвил руками моё тело.
Так мы и простояли какое-то время, а потом улеглись на мягкий топчан, завернувшись в плед и в друг друга, уплетая изумительно вкусные суши и бесконечно долго болтая обо всём на свете. Обнимались. Целовались. И почти переступили черту.
— Почему нет, Истома? — шептал мне Ярослав на ухо, пока его руки блуждали на моих бёдрах, поджигая во мне звонкие петарды.
— Пожалуйста, — молила его, ибо понимала — я бессильна перед этим парнем и давно уже капитулировала.
Растеклась перед ним бесформенной прибалдевшей лужицей сладкого сиропа.
Влюбилась...
— Скажи мне «да», — упрямо расстёгивает на моей груди крючки бюстгальтера Басов, — обещаю, больно не будет...
Дышу часто. Зажмуриваюсь. Чувствую, как подушечки его пальцев обжигают кожу рядом с кромкой моих трусиков, чуть тянут ткань вниз, и я отчётливо осознаю, что мы на полной скорости несёмся за черту благоразумия и трезвости ума.
— Тебе понравится, Истома... верь мне. Только мне одному...
Укус в шею. Ниже. Чувствую его настойчивые губы и горячий язык у себя на груди. Почти схожу с ума от зашкаливающих ощущений. Ох, мне так сладко, так пылко, так бесконечно прекрасно. Я буквально замираю на острие ножа, в шаге от пропасти, в которую одновременно боюсь упасть, но в то же время желаю сброситься сломя голову.
Быстрее!
— Ты со мной? — до лёгкой боли сжимает мою ягодицу Басов и чуть подкидывает на себя, стыкуя нас в самых неприличных местах и высекая из моих глаз искры, а изо рта протяжный, глухой стон.
— С тобой..., — мало соображая от страха и эмоционального опьянения, бормочу я. И критически не осознаю, как именно трактует мои слова парень, фактически принимая мою капитуляцию.
И где-то здесь, когда до нашего падения в пьянящие и пенящиеся волны страсти остаётся всего лишь последний шаг, телефон Ярослава вдруг издаёт громкую, почти истошную трель.
