так страшно, — слёзы текут по щекам, но Басов тут же вытирает их своими шершавыми пальцами. И это… так трогает меня. И так много значит!
— Просто доверься мне и я все решу. Обещаю!
— Но…
— Никаких больше «но». Я хочу быть твоим, Истома. Только твоим…
— Ярослав, — бормочу, срываясь на последних звуках его имени в стон, так как его зубы всё-таки нежно прикусывают мои губы.
— И ты будешь моей…
— М-м, — его язык всего на секунду врывается в мой рот и обжигает своим теплом, одним лишь коротким прикосновением, заставляя засохшие цветы в душе поднять головы и по новой распустить свои бутоны.
— Соглашайся, девочка, — рывок на себя, и мы впечатываемся вдруг друга, кажется, даже высекая искры.
— Но мне нельзя дружить с мальчиками, Ярослав, — хныкая, вяло протестую я и пытаюсь ухватить за хвост пьяную логику и нетрезвую трезвость ума.
— Я уже не мальчик, — почти рычит мне в губы Басов.
— А как же моя мама? — выдавливаю из себя последний аргумент.
— Какая ещё мама, Истома? У нас тут любовь, понимаешь? К чёрту её! К чёрту всё!
Зависаю в звенящей секунде перед тем, как шагнуть в пропасть.
— К чёрту…
И разбиваюсь, сброшенная в неизвестность его близостью. И своим первым настоящим взрослым поцелуем…
Глава 25 — Забирай меня скорей…
Вероника
Ноябрь…
Я вздрагиваю от слишком резкой и, кажется, даже болезненной вспышки, ярко полыхнувшей у меня за рёбрами. Одно касание языков. Всего одно. Короткое соприкосновение с металлом его пирсинга. А внутри будто бы взрыв сверхновой случился.
Бам!
И за закрытыми веками бомбят фейерверки, разукрашивая мой серый, давно потерявший краски мир, яркими всполохами, такими прекрасными, что нервная система не справляется, застигнутая врасплох этой гипертрофированной красотой.
Всхлипываю от зашкаливающих эмоций и, боясь потерять ориентиры, словно брошенная в бушующее море, я изо всех сил цепляюсь пальцами за рубашку Ярослава, непроизвольно притягивая его к себе.
Ближе. Да!
— Истома, — доносятся до меня рокочущие звуки его низкого, хрипловатого голоса и поджигают очередной залп пёстрых снопов. Теперь они бомбят везде: в моей голове, бурлящим шипением разносятся по венам, просачиваются в самую душу.
И с каждым толчком его языка что-то хрупкое и трепетное внутри меня рвётся. С каждым сладким укусом — умирает. С каждым корячим прикосновением губ — возрождается вновь.
— Прости. Не знаю как, — задираю подбородок и покрываюсь с ног до головы ослепительно будоражащими мурашкам, пока зубы Басова нежно и сладко впиваются в чувствительную кожу моей шеи.
— Научу, — смеётся он тихо и рвёт верхнюю пуговицу у меня на блузке.
— Ох, — пытаюсь прикрыться я от его настойчивого натиска, когда и вторая пуговица жалко повисает на растянутой нитке, но мне не дают возможности сделать это как следует.
Ярослав просто прихватывает меня за запястья и отводит руки за спину. Жёстко фиксирует, пожирая взглядом своих невозможных глаз, а затем рубит, покрывая лицо короткими, отрывистыми поцелуями.
— Ты. Моя. Истома. Запомни. И никогда не забывай!
Бурлящее и раскалённое соприкосновение взглядов. Лёгкие на максимуме качают огненный кислород. Нервы стонут, выпрашивая новую дозу сокрушительных эмоций. Но нам нет до всего этого дела.
Мы будто бы зависаем в нашем мгновении. Нашем, понимаете?
И парим…
— Вы чего это тут? — слышим голос уборщицы, нагло вломившейся в наш идеальный мир, но даже не вздрагиваем.
Улыбаемся друг другу.
— Завидует нам, — шепчет Басов, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы не захихикать, словно кисейная барышня.
— Простите, — оборачиваюсь я к женщине.
— За любовь не извиняются, Истома, — стискивает меня Ярослав и нагло зажимает рот ладонью, чтобы я даже не пискнула.
— Мне нужно успеть убрать тут до следующего урока, — бурчит уборщица, пока я таращу глаза на Басова, а он трётся носом о мой нос, прикрыв веки и сладостно вздыхая.
— Ну что за люди, а? — причитает и поднимается на ноги, всё ещё удерживая меня в своих руках, а затем уверенно направляется на выход, с бесконечным осуждением взирая на помешавшую нам женщину.
— Очки, — сиплю и киваю в сторону душевых, куда тут же кидается Басов и приносит мне пропажу.
А дальше подхватывает мой рюкзак у шкафчиков и вновь чеканит шаг, крепко держа меня за руку. На моё счастье, на глаза нам никто больше не попадается. В раздевалке Ярослав снимает с меня мокрое полотенце и лишь накидывает ветровку, а затем кивает на выход.
А там мы оба бежим со всех ног до парковки, где стоит его хищный автомобиль. Я мокрая. Да и он теперь тоже. Благо — внутри салона натоплено и медленно играет какая-то грустная, тягучая мелодия. Я на секунду в ней тону, но тут же выныриваю, стоит только парню с самым пронзительным взглядом на свете сесть рядом со мной и сжать мои пальцы в своей горячей ладони.
— Яр? — шепчу я и вновь впадаю в ужас, боясь того, что он ответит мне.
— М-м?
— Как ты нашёл меня? — с каждым звуком, сорвавшимся с языка, я медленно покрываюсь ледяной коркой.
— Я ждал тебя после занятий, — кивает на крыльцо гимназии, — следил за каждым, кто покинет здание. Потом сложил дважды два, когда понял, что не только тебя нет, но и Королевы Червей со своими подданными тоже. Кинулся тебя искать. Нашёл, — на последнем слове отворачивается и явно недовольно поджимает губы, выпуская мою руку из своей хватки и слишком сильно стискивает оплётку руля.
— Я верю тебе, — тянусь к нему, чувствуя вину за свои вопросы и неутихающую подозрительность.
— Да я и вижу. Степень доверия просто зашкаливает, — грустно хмыкает парень, а затем смотрит на меня в упор так, что по позвоночнику пробегает электрическая волна, — я нашёл тебя в здании, в котором учусь вот уже одиннадцать лет, Истома. А ты навоображала себе иголку в стоге сена?
— Я просто…
— Если я отрицательный персонаж, то скажи мне на милость…
— Что? — беззвучно шепчу бескровными губами.
— Нахрена?
— Прости, — отвожу взгляд, чувствуя себя конченой дурой.
— Прощаю, — дёргает меня ближе и снова впечатывает в мои губы, вышибая из меня стон, искры и заставляя тараканов в черепной коробке танцевать румбу и ча-ча-ча.
— Ух, — прижимаю пальцы к губам, когда он наконец-то отрывается от меня и трогает автомобиль с места.
— А теперь праздновать, — жмёт педаль газа в пол.
— Яр, мне домой надо, — мнусь я, не зная, как сказать, что именно меня ждёт от родных, если я осмелюсь на вольности в виде прогулок после гимназии.
— Ах, у нас же тут мама-разрази-меня-гром, помню. Сек, — и тут же берёт свой телефон и набирает номер, а затем
