прислоняет трубку к уху и слушает длинные гудки.
— Кому ты звонишь?
— Козырной карте, — отвечает Басов и переключается на разговор, — Марина Максимовна, ещё раз здравствуйте. А я вот вам звоню сказать, что подарок себе придумал… да, да… нет, ничего противозаконного… ну почти… ага, ну, в общем, организуйте Истоминой факультатив на несколько часов… не, часа нам мало… да и повод какой, Марина Максимовна — ого-го… ай, от души!
Поворачивается ко мне и буквально приказывает:
— Пиши сообщение маме, что Молекула запрягла, и вырубай мобильник.
— Подарок? Праздновать?
— Угу, — кивает он радостно.
— А есть повод?
— Есть, — облизывается, мазанув коротким, пылким взглядом по моим губам, а затем огорошил, — ты и мой день рождения.
— Что?
Зависаю…
Глава 26 — Увози за сто морей…
Вероника
— У тебя даже мурашки красивые, Истома, — шепчет Басов и ведёт по моим рукам каким-то одержимым взглядом, затем сглатывает и облизывается, цепляя мои глаза своими, полными пугающего огня. И они, словно на острые крючки, впиваются в меня.
Раз — и я поймалась, как глупая рыба.
— Съезжаешь с темы? — провожу ладонями по рукам, стряхивая блуждающее по телу электричество и нервозность, что рядом с ним зашкаливает буквально до небес.
— Тема так себе. А вот твои мурашки — просто вау. Я хотел бы попробовать их на вкус, — медленно ведёт языком по нижней губе, чем запускает огненный смерч внизу моего живота.
И это так… пугающе!
— Яр…
— Везде, — томный шёпот с придыханием разносит по моей крови дразнящие пузырьки, которые с шипением взрываются.
— Перестань…
— В самых сокровенных твоих местах, м-м-м, — вытягивает губы трубочкой и на последних звуках протяжно стонет.
Это не парень! Это какой-то ходячий разврат!
— Боже, ты ненормальный!
Резко тормозит. Жёстко цепляет пальцами мой подбородок. Коротко, но требовательно и властно целует в губы, а затем с лёгкой, дразнящей усмешкой отвечает мне загадочное:
— Ты даже не представляешь себе насколько.
Нет, кажется, представляю.
— Ты опять меня провоцируешь на щекотливые для тебя вопросы? — хмурюсь и ещё плотнее кутаюсь в ветровку и неожиданно для себя понимаю, что из тёплого, уютного мирка я, словно мифическая попаданка, перенеслась в зазеркалье.
И снова холодно. Мокро. И жутко пахнет керосином.
— Истома, — тяжело вздыхает Басов и закатывает глаза с горловым звуком, означающем только одно — его порядком подзаели мои параноидальные настроения.
— Ладно, — уступчиво капитулирую я, но он лишь поднимает ладонь, призывая меня к молчанию, и продолжает рулить по непривычно пустынным улицам нашего города.
Похолодало. И снова накрапывает надоедливый дождь.
— Нет, не ладно. И у меня к тебе есть один конкретный вопрос — кто тот мудак, который внушил тебе такую неуверенность в себе? — фыркает и недовольно кривится.
— Никто, — бурчу я и стыдливо отвожу взгляд, но в голове уже на репите крутятся все уничижительные реплики от дорогой сердцу родительницы.
— Не ври мне, Истома. В жизни каждой красивой девочки существует только два триггера, которые могут расшатать психику и насадить поле грёбаных комплексов, — последние слова фактически зло рубит.
— Ты — мой первый парень.
— Я. Да! И единственный, — поднял Басов указательный палец кверху, улыбнулся плотоядно и зафиналил мне прямо в лоб, — значит, это твои предки расстарались.
— Что? — задыхаюсь я, застигнутая врасплох тем, что Ярослав так легко пришёл к совершенно правильным выводам.
— Кто это был, м-м? Папаша?
— Он умер.
— Оу. Прости. Значит, мамаша?
— Давай сменим тему, ладно? — начинаю ёрзать я на сидении.
— Ладно. Но я прав, и ты знаешь это. У тебя мама-цербер с капитальным сдвигом по кумполу и течью во фляге, которая внушила тебе, что парни не могут тобой восхищаться просто потому, что ты — это ты.
— Ничего такого, — вяло возразила я, но мы оба понимали, что он с точностью снайпера попал в самое яблочко.
— Ага, ага, — закивал Басов активно, — рассказывай мне, а сама запоминай — твоя мать — дура! Кстати, кто она?
— Я не хочу об этом говорить, — отмахиваюсь.
— Мне видится какая-то грымза в роговых очках и с гулькой на голове. Наверное, она бухгалтерша?
— Мимо, — бурчу я, заламывая руки и не зная, как остановить поток его сознания.
— Вахтёрша?
— Яр, — вздыхаю беспомощно.
— Парикмахерша?
— Алё! Мне не нравится этот разговор.
— Мне тоже! Но я хочу знать, кто это женщина, которая обвешала мою любимую девушку таким количеством комплексов, что она стала похожа на дурно украшенную новогоднюю ёлку? — его голос натурально пропитан яростью.
И мой тоже.
— Это моя мама! Ясно тебе! Перестань говорить о ней такие ужасные вещи, — взрываюсь я праведным гневом и дёргаю ручку открывания двери на себя, при очередной остановке на светофоре.
— Ладно, осади, Истома. Ладно! Я её уже почти безгранично люблю за то, что она тебя верно хранила для меня одного, — и парень неожиданно улыбнулся и подмигнул мне так, что стал почти точь-в-точь похож на Люцифера во плоти.
— Замолчи, — покачала я головой.
— Не, не, малая. Всё, теперь ты моя. Я один буду портить.
— Ужас какой, — закрыла я уши.
— И тебе понравится…
— Ну точно.
— Спорим?
Неожиданно машина притормозила и резко свернула с проспекта к большой неоновой вывеске, а я охнула, не ожидая такого крутого виража.
— Приехали.
— А куда?
— Переодеваться. А то заболеешь ещё у меня.
У меня…
Ми-ми-ми. Сю-сю-сю. Но как же приятно, а-а-а!
И уже через полчаса мы оба вышли из магазина облачённые в практически одинаковые спортивные костюмы из мягкого футера с теплым начёсом изнутри. У Басова — нежная мята. У меня — яркая бегония.
На ногах кроссовки в тон.
А затем Ярослав уже стоя на крыльце после шопинга обнял меня за талию и прижал к себе крепко-крепко. Поднял свой навороченный гаджет над нами и сделал фото, смачно целуя меня в щеку, пока я жмурилась от мимолётного лучика солнца, выглянувшего из-за грозового облака.
Всего мгновение и наш снимок улетел в самую популярную в мире социальную сеть с подписью:
«Моя».
— Ты с ума сошёл?
— Чтобы все знали, что ты теперь принадлежишь мне, Истома. Теперь ты недосягаемая и неприкосновенная. Для всех! Выдыхай, — его горячая ладонь скользнула под мягкую ткань худи и обожгла подушечками пальцев поясницу.
Потянула на себя ближе, пока мы оба с томным вздохом не соприкоснулись.
— А если моя мама узнает? — пискнула я, но Басов только одними губами проговорил мне что-то типа «насрать» и молча повёл меня к своей хищной фурии, а там уж врубил на всю катушку давно избитый годами трек, улыбаясь мне от уха до уха.
Забирай меня скорей,
Увози за сто морей,
И целуй меня
