ребенок тоже любил вас всех одинаково.
Лука кивает первым, его согласие сразу же становится твердым.
— Иначе и быть не может, Лана.
Григорий кивает медленнее, более задумчиво, но, так же соглашаясь.
— Ты — босс, Лана. И всегда была им.
Выражение лица Романа неоднозначно, в уголках рта играет намек на его былую самоуверенность.
— Полагаю, это делает нас самыми крутыми дядями в городе, да?
Я не могу не улыбнуться, несмотря на серьезность разговора.
— Только если вы сможете с этим справиться, — отвечаю я с вызовом.
Лука откидывает назад голову и смеется.
— Справиться? Лана, мы противостояли шквалу пуль, пережили предательство и бомбардировки, мы танцевали со смертью больше раз, чем я могу сосчитать. — Он заразительно ухмыляется и добавляет: — Немного подгузников? Мы справимся.
Глубокий голос Григория присоединяется к веселью.
— Говорите за себя. Я не менял подгузники с тех пор, как родился мой племянник, а это было более десяти лет назад. Наверное, нужно пройти курс повышения квалификации.
Роман наблюдает за нами, боль в его глазах сменяется чем-то более мягким, уязвимым. Он снова протягивает руку, на этот раз уверенную, когда кладет ее на мою.
— Ты — сила природы, Лана. Ты будешь замечательной матерью. А мы будем здесь, чтобы поддержать тебя, подгузники и все остальное…любить тебя.
В комнате теперь тепло, как после неумолимой бури. Оно проникает в мои кости, заставляя меня снова почувствовать себя сильной.
Дверь открывается без предупреждения, и Джулия входит.
— Джулия, я просила тебя остаться в постели и отдохнуть, — говорю я, мой тон скорее обеспокоенный, чем строгий.
Она пренебрежительно машет рукой, ее глаза сканируют комнату, пока не останавливаются на Романе.
— В постели скучно. Кроме того, мне нужно было самой посмотреть, как держится герой часа.
Роман, выглядящий теперь более живым, одаривает ее слабой, но искренней улыбкой.
— Привет, Джулс. Выглядишь лучше, в чем я, не сомневался.
Джулия придвигается ближе, в ее глазах появляется озорной блеск.
— Это несложно сделать, учитывая, что ты выглядишь так, будто побывал в драке с медведем.
Лука вступает в разговор, не в силах удержаться от поддразнивания.
— Он всегда пытается выпендриться. Даже стрелял, чтобы выглядеть круче остальных.
— Жаль, что медведь не знал, что его лицо, это его денежный капитал, — шутит Григорий, заставляя Романа закатить глаза.
Джулия смеется, ее присутствие вносит в комнату прилив бодрости.
— Ну, это медвежье лицо, делающее деньги, на минуту заставило нас всех испугаться.
Став на мгновение серьезной, она протягивает руку Роману и сжимает ее.
— Серьезно, спасибо друг.
Роман сжимает руку в ответ, его ответ смягчается искренностью.
— В любое время, Джулс. Ты же знаешь.
Я наблюдаю за этим обменом, и меня охватывает тепло.
— Ладно, все, — вклиниваюсь я, — давайте дадим человеку отдохнуть. На один день с него хватит волнений. К тому же мы не хотим, чтобы его голова стала слишком большой от всех этих разговоров о героях.
— Слишком поздно для этого, — говорит Джулия.
Мы все смеемся, но встаем, чтобы уйти и дать Роману возможность отдохнуть. Когда мы выходим из комнаты, в наших шагах возникает пауза, коллективный момент, когда товарищество ощутимо висит в воздухе.
У дверей я в последний раз оборачиваюсь.
— Отдыхай, — говорю я, кивнув в сторону Романа. — Нам еще предстоит выиграть войну.
Роман ухмыляется уверенно и очаровательно посылая мне воздушный поцелуй:
— Как будто есть какие-то сомнения.
ЛАНА
Ночь как нельзя лучше подходит для работы, которая требует покрова темноты. Мои каблуки щелкают по мокрому бетону. Я приостанавливаюсь, сканируя местность. Это всего лишь очередная контрабанда, но после того, как Роман близко подобрался к ней, каждая тень пульсирует потенциальной угрозой.
— Вроде чисто, — бормочу я.
Роман и Григорий обходят меня с фланга, их присутствие вселяет уверенность. Роман еще не полностью отошел от вкуса победы, но этот упрямый ублюдок не упустит такой возможности. Григорий, всегда молчаливый дозорный, кивает, не переставая смотреть на темный горизонт.
Из тумана вырисовывается корабль. Шипение моря смешивается с далеким криком ночной птицы, звук жуткий, потусторонний. Роман делает шаг вперед.
— Точно в срок.
Команда на борту работает молча, эффективность рождается из бесчисленных ночей, подобных этой. Ящики начинают спускаться с палубы, слегка покачиваясь, когда их опускают в док. Я выхожу вперед, чтобы проконтролировать операцию, мой разум начеку. Каждый ящик, каждое движение на счету.
Григорий проходит мимо меня. Он уже у ящиков, проверяет пломбы, проверяет содержимое. Роман следит за периметром, его рука небрежно лежит на пистолете у бедра.
Ящики приземляются с мягким стуком, выстраиваясь в ряд, как домино, готовое упасть. Наша команда, быстрая и точная, начинает перемещать их в ожидающие грузовики. Все идет гладко, как по маслу.
— Последний, — говорит Григорий низким голосом.
Я киваю, в последний раз оглядываясь по сторонам. Мое сердце бьется в ритме адреналина, но лицо спокойно. Это то, что мы делаем, то, кто мы есть.
Когда грузовики начинают оживать, Роман возвращается ко мне, и по его лицу расплывается ухмылка Победоносца.
— Как в старые добрые времена, да?
— Лучше, — отвечаю я, уголок моего рта приподнимается в ухмылке. — Никто не делает это так, как мы.
Григорий хихикает низким гулом, который едва улавливается в шуме двигателей.
— И никто никогда не сделает.
Мы смотрим, как грузовики исчезают в ночи, их задние фонари гаснут, как последние звезды на рассвете. Это момент победы, но в нашей работе победа быстротечна и всегда омрачена угрозой возмездия.
— Пора исчезать, — говорю я, отворачиваясь от опустевшего причала.
Мы втроем возвращаемся к своему автомобилю.
Наш план отхода так же тщательно проработан, как и наша операция: различные маршруты, запланированные контрольные точки и запасные варианты на случай, если все пойдет не так.
Роман пересаживается на водительское место, а Григорий берет дробовик. Я устраиваюсь сзади.
Наконец-то пришло время ехать домой. Домой, где мои роли лидера и матери сливаются воедино — каждая из них так же сложна, как и другая.
Машина подъезжает к подъезду. Мы выходим. Дверь открывается под успокаивающие звуки жизни — любимый низкий голос Луки, доносящийся из гостиной.
Когда мы входим в дверь, пространство заполняется звуками смеха и детской болтовни. После сегодняшней работы дом кажется другим миром.
Мы поднимаемся наверх, и вот он — мой сын Максим, сидящий на коленях у Луки и увлеченный какой-то детской версией деловой дискуссии. У Максима серьезный взгляд, который он унаследовал от меня, но, когда он замечает нас, его лицо загорается, как фейерверк на Новый год.
— Мамочка! — Он спрыгивает с колен Луки и несется через всю комнату с безрассудной скоростью,
