из-за меня. Этот ужас все еще сидел во мне и ждал удобного момента, чтобы лопнуть, как гнойник. До этого праздника все худо-бедно терпелось, но теперь, когда они все вокруг меня, и все так хорошо вроде бы…
Крепясь, я продержалась несколько минут, потом встала, вежливо протиснулась между стульями и стеной и юркнула в подъезд. Проскочив наверх два пролета, села прямо на лестницу, и закусив рукав кофты, тихонько завыла. Слезы хлынули рекой. Поток накопленного за все эти дни лился, будто прорвало плотину. Кажется, я готова была биться головой о стену. Уткнулась в руки и приглушенно рыдала. Обо всем. Жалея себя, Машку, Толика, Лупиту, ее родителей, Маргариту, а главное — Санька. Вспомнила его отчаянно-бешеные глаза, когда он с размаху всадил себе нож в живот. Как загнанный зверь отгрызает себе ногу, чтобы спастись. А для него, получается, спасением было убить себя. Как же он дошел до этого? Что должно было случиться с ним, чтобы он так страшно закончил? Молодой, сильный, отец троих детей… Откуда такая жестокость?! При этом я как-то нечаянно забывала, что он почти убил моих друзей и готов был убить и меня. Ни разу не колеблясь и не сожалея, что оставит нашу дочь сиротой. Но у меня не получалось ненавидеть его. Наверное, это какой-то психический синдром. Была только жалость и горечь утраты некогда родного человека. Несмотря на то, что он еще жив. Даже если и выживет, ничего хорошего его не ждет. И что теперь будет с мальчишками?
На мое плечо легла рука. Я подняла голову. Габриэла.
— Рыдать лучше вместе, — сказала она, обняла меня и смачно, обильно разревелась.
Плакала она профессионально, с подвыванием, с какими-то невнятными жалобами, жестикулируя и раскачиваясь. И понятно, даже страшно представить, что пережили они с Никитой! Я поняла, что и она не выплеснула все это напряжение, и не только от недавних событий, а может, еще из глубокого прошлого. Но с каждой слезинкой ей становилось легче. Я от этой мысли даже стала успокаиваться.
Стукнула дверь, на лестнице показалась Танька с бутылкой вина в руках.
— Чего сидим ревем без меня? — подмигнула она.
Вскоре бутылка опустела, а мы шепотом выводили: «Зачем вы девочки-и-и краси-и-ивых лю-у-бите» и целовали друг друга в мокрые щеки.
— Всем ехать к нам! На Байкал! К Шаману! — совсем по-Лупитински горячо шептала Габриэла. — Всем найдем мужей! У нас там такие мужики! Все охотники! Мая! (Так она произносила мое имя) Мая, ты должна поехать к нам!
Я пьяно кивала и подтверждала, что да, я должна.
Тут нас хватились и пришли искать. И мы втроем принялись танцевать канкан. Сорвали аплодисменты. Раскланялись. И были препровождены за стол, где уже вообще все пели «Подмосковные вечера», «Катюшу» и «Рябинушку», пока по батареям не заколотили соседи. Очевидно, от зависти.
Потом мы все долго прощались, обнимались и говорили все такое, за что нам завтра будет неловко и стыдно.
Но, наконец, всех вынесло на заснеженную улицу, все рассортировались по такси и куда-то уехали. А мы с Сергеем остались.
Молча поднялись обратно, в квартиру. Не сговариваясь, стали убирать со стола. Он мыл посуду, я носила. Потом он вытирал ее, а я рассовывала еду по полкам. К своему стыду, я за всеми своими переживаниями даже толком не пригляделась к наготовленному. Теперь только все рассмотрела. И вдоволь напробовалась с каждой тарелки.
Наконец, мы навели порядок.
Было уже далеко за полночь. Я подошла к окну, поняв, что очень скучала по этому виду, и просто не зная, что делать дальше. Как это обычно происходит? И желательно, уточнить: как ЭТО происходит у маломобильных людей в гипсе? Как соблазнять красивого мужчину, когда болят швы и ушибы? Голова шумела от алкоголя и усталости.
Сергей, будто подслушавший мои мысли, поднялся.
«Хочет уйти, наверное» — пьяно подумала я и вслух попросила:
— Останешься?
Он улыбнулся.
И мы просто лежали в обнимку, и я полночи рассказывала ему про свое детство, про то, как ночами так же в темноте сочиняла сказки, глядя на тени от тюля на стене. Как представляла, что это театр, особенно, если от сквозняка тюль качало, я видела и фигурки, и игру актеров, и танцы. С тех пор привыкла разглядывать узоры везде, где нахожусь, и искать в них скрытые рисунки.
А он рассказал, как маленьким жутко боялся темноты, и придумал, что возле его кровати стоит солдатик, из набора оловянных фигурок, только большой. И своей винтовкой отпугивает всех монстров, змей, пауков и крыс.
— Он и сейчас иногда меня охраняет, — шепнул он, целуя меня в нос.
— Теперь тебя охраняю я, — серьезно заявила я и уснула.
А утром все у нас случилось. Неспешно, спросонья, в полудреме. И не помешал ни гипс, ни мои раны. Было классно и уютно, как никогда в жизни. Я просто растворилась в его теплых руках, а он был потрясающе нежен и умел. Казалось, это продолжение сна. И потом мы лежали в обнимку, и у меня катились слезы из глаз. Наверное, от того, что так хорошо. Нельзя сказать, что я забыла, каково это. Я просто никогда раньше так себя не чувствовала.
Одна мысль ложкой дегтя вползла в мой медовый мозг.
«Почему такой мужик — и один?».
Глава 31 Зависимость от «не»
Хош — не хош, а надо заниматься и делами. Меня вызвали к следователю, и как бы я ни хотела отказаться, но пришлось идти. Сам допрос описывать не буду, ничего приятного там нет, от написания заявления на бывшего мужа я отказалась, спросив у следователя:
— Ему ведь не только этот эпизод вменяют?
Он усмехнулся:
— Да уж, не только. Присядет гарантированно. Если выживет, конечно.
— Ну вот и пусть это все как-нибудь будет без меня.
— Да не получится без вас, Майя Филипповна, — листая дело, пояснил следователь. — Вы потерпевшая, как ни крути, и без вашего заявления дело будет.
— Ну вот и пусть оно будет без моего заявления. Я на отца своей дочери заявлять не буду. Рассказать — расскажу, что и как было, а дальше уж сами.
— А что там за история с вымогательством? Квартиру требовал переписать вашу?
— Да он под чем-то был, наверное, — отмахнулась я. — Нес ерунду какую-то, я уже даже не помню. Сами понимаете, не до этого было.
— Понимаю, — кивнул он. — Ну, тогда запишем все, что пожелаете, и отпустим вас восвояси.
Меня это полностью устроило.
Выйдя на улицу, я вдруг поняла, что очень хочу зайти
