тяжёлыми мятыми веками. Хосе протянул вперёд подрагивающие руки.
Лина достала из рюкзака пакет, положила ему на колени. Амиго встрепенулся, подлез под локоть, тыча в колени мокрым носом. Поковыряв пальцами в еде как слепец, старик вынул нетронутый Кроссманом стейк и бросил собаке. Амиго клацнул зубами, набросился на мясо. Крякнув, Хосе сунул остатки провизии под фуфайку с обрывками ниток и кусками синтепона, торчащего из дыр.
Лина протянула пачку "Мальборо". Неловкие пальцы долго скользили по крепко прижатым друг к дружке сигаретам, пока не вытянули две.
Они молча курили, глядя в огонь.
Амиго свернулся калачиком, положив голову Лине на колени. Она перебирала под пальцами жёсткую шерсть, глубоко затягивалась и монотонно выдыхала изо рта горький дым. Образ сержанта Кроссмана бледнел, кривился и, извиваясь, взметнулся в небо, растаяв с искрами костра.
Сжав ладонью тёплый загривок, Лина заглянула в глаза своему страху и призналась себе, что биться. Боится с каждым днём сильнее. Ограблениями, изнасилования, убийствами, смертями от передозировки наркотиков, болезней и голода пропитался терпко-кислый смрадный воздух трущоб. Лина привыкла им дышать: помнить, и не замечать. Но ужас последних дней не имел ничего общего с привычным напряжением.
Панический животный страх неудержимым воем подкатывал к горлу.
Прошлой ночью она впервые увидела смерть…
Не издали, безлико кочующей из дома в дом, окутывая покрывалом фатализма лестничные пролёты, задние дворы, заваленные мусором подвалы. Прошлой ночью прямо под окном убили ребёнка.
Темнокожий мальчишка в зелёной куртке собирал у дороги бутылки, складывал в тележку на колёсиках. Из-за угла выехал облепленный грязью пикап, а следом чёрный микроавтобус. Громкий металлический свист прошил воздух: птью-птью-птью…
С деревьев полетели щепки, на первых этажах посыпались стёкла. Подняв волну грязи, машины скрылись. Магазинная тележка покатилась, перевернулась. Бутылки ссыпались и раскатились по улице.
Мальчик остался лежать у дороги. Широко раскинутые руки обнимали ржаво-коричневое рассветной небо.
Бутч закрыл все ржавые засовы. Запретил жильцам высовываться. Но, никто и не собирался покидать жалкие комнатёнки. Постояльцев на свет можно было вытащить только силой.
Мальчик лежал один под единственным целым фонарём, словно ориентир… Зелёный огонёк – маяк Хантс-Пойнта.
Лина не знала, какие силы поддерживают тело. Стояла и стояла у окна, прижавшись щекой к облезлой раме, глядела вниз. Рыдал кто-нибудь в ночи, оплакивая ребёнка? Горевал кто-нибудь за ним?
Воздух застыл. Не шевелился. Дом накрыла мёртвая тишина.
Тело увезли утром, когда солнце поднялось высоко, и яркий свет застревал в остатках окон соседнего дома. Приехала полиция, и сломанная фигурка больше не смущала взор, оставив после себя лишь тёмный след на тротуаре. Ненадолго. Первый дождь вновь превратит останки дороги в полноводное озеро.
Фонарь у дома Бутча больше не светил. Ни на следующую ночь, ни после.
Костёр догорел. Оставил напоминанием кучку вздрагивающего под ветром пепла. Тонкая красная полоса на востоке рассекла горизонт, обозначив новый день. Ломаные очертания свалки утратили зловещую таинственность и выступили безликой горой мусора.
Лина поднялась и размяла затёкшие ноги. Стряхнула от земли рюкзак.
– Пока, Хосе.
Старик сидел в той же сгорбленной позе, не поднимая век.
Амиго затрусил рядом, путался в ногах, жался к коленям впалыми боками, словно тоже нуждался в прикосновении и тепле. Он всегда провожал её к остановке. Дожидался первый автобус. Неподвижно сидел, будто вылитый хозяин, сгорбленный Хосе. Не мигая, глядел влажными карими глазами, как Лина поднимается по ступенькам и за ней с грохотом закрывается дверь.
Весна захватила Нью-Йорк.
Город распрямился во всю высь небоскрёбов, нырнул стекляшками крыш в голубое небо, вдохнул полной грудью влажный воздух и расцвёл акварелью парков и скверов. Южный ветер разогнал тучи над Статуей Свободы, и они устремились в Бронкс, сгустились плотным покровом в ожидании грозы.
Мигель Гальего Торо сделал выбор.
Бутч стал на сторону мексиканцев, контролирующих промышленные отходы, нелегальные автомастерские и стриптиз-клубы. Азиатских драгдилеров выгнали из района. Наркодельцы свернули сеть.
Все понимали – так просто с улиц Хантс-Пойнта и Мотт-Хейвен не уходят.
Свалка притихла в ожидании бури.
К ржавым засовам на дверях меблированного дома Бутча добавились заколоченные окна первых этажей. Горсть постояльцев перебралась этажом выше и затаилась. Пропали вернувшиеся после тягостных холодов бездомные собаки и коты, как и мусор у подъездов. Жильцы перестали его выносить: оставляли в коридорах, за дверями, и на лестнице. К нестерпимой вони привыкли, перестав замечать, как и крыс. В любое время дня и ночи они нагло бегали коридорами, раздирали пакеты с объедками, грызли проводку в раздолбанных стенах. Электричество устраивало безумную свистопляску: то появляясь – то исчезая.
По колдобинам все чаще разъезжали автомобили и грузовики, останавливались у дома. Из окна комнаты Лина наблюдала, как из багажников выгружали объёмные спортивные сумки и мешки, сносили в запертые комнаты четвёртого этажа.
Она запрещала себе задумываться: что в них. Как и все, Лина страшилась развязки.
Поздно вечером она тихо постучала в дверь:
– Это, я!
Клацнул замок, и Лина тенью скользнув внутрь. И ахнула, когда увидела покрытое красными пятнами лицо.
– Ничего?
– Нет, – Джулия вытерла глаза уголком грязного фартука.
– Не плачь! Он наверняка ночует у кого-то из друзей, такое ведь бывало... – Лина поперхнулась, вдохнув горький резкий воздух, застрявший в горле.
– Третьи сутки…
– Говорила с Бутчем?
– Без толку. Его не видали, – пошатываясь, Джулия прошла в гостиную, рухнула в кресло. Стеклянный взгляд упёрся в колени.
– Мы найдём его, обещаю! – присев на продавленный подлокотник, Лина оглянулась в поисках источника вони и прыгнула к плите. Она сорвала с огня шипящую кастрюлю, опрокинула в мойку и пустила струю воды. Комнату наполнил удушливый пар.
Кашляя, Лина распахнула форточку. Обернулась к скорбной фигуре и застыла. Среди грязной посуды, перевёрнутых банок специй, крошек, и остатков еды заметила начатую бутылку виски.
– Ты пила?
Джулия молчала, подбородок свесился на грудь.
– Миленькая… – испуганно прошептала Лина, упала на колени, сжала чёрные ладони. Перебирая мозолистые пальцы, заглянула в красные глаза:
– Я разыщу Кроссмана и попрошу его найти Джейсона, слышишь? Ты меня слышишь, Джули? Пол отыщет его, обещаю! Ты только больше не пей родная, ладно? Тебе ведь нельзя... – умоляла Лина хриплым голосом, целовала, прижимала вялые руки ко лбу, к щекам.
– Худо будет. Беда.
– Неправда, не говори так! Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты просто устала. Очень-очень устала, милая. Поздно уже, тебе нужно отдохнуть. Давай помогу прилечь?
– Нет. Посижу ещё. Подожду.
– Ладно. Заварить чай? Хочешь? Как ты любишь?
