неистово, разевая рот все шире. Из него хлынула кровь – отверстие лопнуло, превратилось в рваную зияющую рану. Все затопило красным...
Конвульсивно впившись пальцами в матрас, Лина глотала воздух не в силах отвести взгляд или закрыть глаза. Она заверещала, закричала Джулии:
– Не надо! Не надо! Прекрати! – Чужие губы накрыли, вобрали судорожный стон и рвущийся вопль. И Лина затихла. Упала с неба в кровать: скрип-скрип...
Она вновь погрузилась в непроглядную черноту боли. Реальность сплела толстые канаты кошмара, обвила руки-ноги, распяла на мятых простынях Голгофы. Лина не могла справиться, не могла объять, не могла вынести. Темнота накатила с новой силой. И не выдержав, Лина ускользнула вновь: покинула жалкое распростёртое тело, перестала ощущать тяжесть мужчины, чужой запах и жадные руки требующие остаться. Она не могла подчиниться, если бы даже хотела...
Забрезжил в окно предутренний свет, сдвинул мрак в сторону, спрятал по углам, под кровать, под подушки…
Кроссман откатился в сторону. Перевёл дыхание. Потянулся за сигаретами. Откинувшись на подушках, он курил закинув руку за голову, расфокусировано глядел в тлеющий кончик сигареты.
– Останешься?
Слова повисли в воздухе, нарушив тишину. Лина лежала неподвижно, смотрела в белый потолок.
– Я заберу твои вещи. Ты туда не вернёшься.
Она не отвечала.
– И к Хэнку пока не пойдешь.
Сигарета зашипела в пепельнице, погасла. Настойчивые руки стали единственной осязаемой реальностью. Обхватив руками её голову, Кроссман голодно целовал холодные губы, щёки, лицо, снова и снова утверждал права, будто подписывал страницы контракта.
За окном неудержимо разгорался день. Ослепительный солнечный свет залил спальню. И больше ничего не спрятать…
Повернув голову, Лина посмотрела в точку у Кроссмана над ухом.
– Мне нужны документы.
– Какие документы? – напрягся Пол.
– Паспорт. Виза. Водительские права.
– Это всё?
– Да. – Лина натянула простынь на голову, поворачиваясь к стене. – Я посплю, теперь. – Она ещё говорила, а уже обступала темнота, придавила, унося в тяжёлый заторможённый сон без сновидений.
Вечером разразилась гроза, ударила молния. Под утро дождь превратил улицы Свалки в болото и завис в воздухе промозглой пеленой серого тумана.
Лина смотрела в конец улицы, прижимая тщедушное тело единственного родственника на тройных похоронах…
Пользуясь привилегией «спать с копом» она изучила полицейское досье, разузнав, что кроме сестры в Орегоне у Джулии было пятеро детей. Но за три дня поисков все ниточки оборвались и никуда не привели. Дети в разное время сбегали из разных приютов и исчезали, растворялись на улицах, подобных той, на которой они стояли. Телефон сестры: отключён за долги. Лина послала ей телеграмму. Но ответа не последовало.
Она механически погладила влажные колечки жёстких волос. Джей не отвернулся, не отстранился; сильнее уткнулся в плечо, вцепился в курточку пальцами. Щуплое тело дрожало, едва держалось на ногах. Лина и сама не понимала, какая сила держит её: ощущала только руку, обнимавшую Джея и раскалённое место, где гасились судорожные рыдания.
Опираясь на деревянную палку, Майкл-Ребекка свесил голову, острый подбородок уткнулся в вогнутую грудь, сосульки волос прилипли к бескровному лицу. Угрюмые силуэты в сером тряпье с одинаковым выражением потухших глаз изредка роняли отрывистые замечания. Мужчины неподвижно курили. Женщины жались к крыльцу, держали за руку детей. Цветные, чёрные, белые... Она не знала ни имён, ни лиц. Шесть месяцев только ощущала их незримое присутствие под одной крышей.
Лина посмотрела в конец улицы: точку между домами размыло облако тумана. Из клубов вынырнула чёрная длинная тень, ещё одна и ещё… Зловеще дребезжащие катафалки приближались, угрожающе раздуваясь в размерах.
Бессознательно шагнув назад, она потянула Джея за руку, словно могла спрятаться, что-либо изменив...
Заляпанные грязью мрачные извозчики смерти остановились. Майк подал охапку неприлично ярких малиновых роз, точно такого оттенка, как последний цвет Джулиных коротких волос. Лина распрямилась и уронила единственный букет в тёмное нутро автомобиля.
Два километра до муниципального кладбища – последнего пристанища бездомных и бедняков – Лина и Джей поддерживая друг друга, месили ботинками грязь позади катафалков. Тяжело опираясь на импровизированную трость, Майк-Ребекка ковылял рядом с закрытыми глазами, неуклюже выдёргивая из жижи тонкие ноги, словно слепой. Ещё несколько фигур шли следом. Чьи-то хриплые голоса пытались тянуть протестантские псалмы.
Бредя по размытым дорогам вдоль сгоревших разрушенных улиц и останков домов, иногда утопая в грязи по колено, медленно и тягостно процессия двигалась вперёд. Проход сужался. Скелеты деревьев развесились, нависли длинным мёртвым коридором. Следом за пассажирами тарахтящих автомобилей, казалось, все переступили порог смерти.
Всё новые бесформенные тени отлеплялись от фасадов, выползали из узких переулков, подворотен и, вливаясь в траурный строй. Серая масса захватила пространство запущенного кладбища на холме и простёрлась к свинцовому горизонту. Безликие люди заслонили поломанные надгробия, наступили на ветки, затоптали бурьян, вытеснивший остатки газонной травы.
Налетел злостный порыв ветра: сдирал шарфы, рвал полы дряхлых пальто, кусал щёки и кисти. Непокрытые головы мокли под усилившимся дождём. Струйки воды бежали по озябшим бледным лицам. Но никто не жаловался – они давно ни на что не жаловались.
Провалы трёх свежевырытых прямоугольников гипнотизировали, притягивали. Не в силах смотреть, Лина отвернулась, помня с детства, это жуткое тошнотворное желание прыгнуть вниз. Она глубоко вздохнула, обернулась: склонённые головы и сгорбленные спины, неуловимо похожие, словно бойцы разбитой армии, обступили могилы.
«Смотри Джули, – думала она, – все пришли с тобой проститься: ненавистные ростовщики, сдирающие последнюю шкуру непомерными процентами; старьёвщики; барыги; кумушки, торгующие гнилыми овощами с облезлых лотков; вся закусочная Коула; подружки с рыбной базы, мясники… Все, Джули – они все пришли».
Мешая слёзы с водой, рыдали знакомые, улица, квартал, весь южный район Бронкса. Плакала Свалка. С телами погибших она хоронила себя: ненужные, поломанные судьбы, застывшие сердца. Отбросив передряги, споры, вечные войны и постоянный делёж, собравшиеся на кладбище стали просто печальными людьми – объединёнными горем. Мужья и жёны, вдовы и вдовцы, старики и дети, алкоголики и проститутки, наркоманы и наркодельцы, бомжи, мошенники, воры, бандиты и убийцы – горе уравняло всех. В одночасье и безоговорочно как в своё время уровнял – кольт. И все корчились от боли, проклиная бессмысленную смерть и сотни таких же бессмысленных смертей – итог бесцельных жизней.
По толпе пробежал вздох. Не замечая стекающих за шиворот капель, не чувствуя ног увязших в глинистой трясине, Лина сжала зубы. Всеми силами старалась не запечатлеть в памяти мертвенно-яркий образ: Джулия в лучшем воскресном платье с высоким воротником, и крышка гроба, со скрипом наползающая на восковое лицо …
Бессознательно, мокрые ледяные ладони отыскали друг друга.
