месяц моей новой жизни пролетел как во сне. Люди, машины, города. Все смешалось в единую смазанную картинку. Мне страшно возвращаться. Страшно посмотреть в глаза Шамилю и не увидеть там его магического огня, без которого он просто не сможет жить, потому что это пламя часть его души. А я не могу без этого упрямого кареглазого мальчика. Самого смелого, самого сильного, самого надежного на всем белом свете.
Ничего не изменилось. Мое сердце с первого дня знакомства с этим невероятным человеком принадлежит лишь ему.
Сижу под открытым небом у разожжённого костра. На ветке, прекрасно заменившей шампур, жарятся сочные сардельки, капая в огонь желтоватыми каплями жира. У меня есть еще бутылка воды и шоколадный батончик с орехами на завтрак. Это моя последняя остановка перед возвращением домой.
Это слово – «дом». Оно перестало меня пугать. Это больше не клетка. Это место, где меня ждут и любят. По-настоящему. Так, как никогда никто не любил. И теперь я уверена, что привыкну, смогу, закрыв глаза, позволить Шамилю делать это со мной – защищать и заботиться.
Больше не страшно быть слабой ни в его глазах, ни в своих. Мне хочется, чтобы Шам изучал меня, как еще непрочитанную книгу, и показывал мне, какая же я на самом деле. Мне самой так сложно с этим разобраться.
Сложно искать себя в этом огромном мире. Казалось бы, что может быть проще? Посмотрела в зеркало – вот она ты, Лилия Исмаилова, женщина, которая всю жизнь от кого-то бежала. Добегалась до того, что убежала еще и от самой себя.
Я больше не побегу. Если он примет меня обратно. Если поймет.
Я постараюсь стать для него самой лучшей женой и хорошей мамой для нашей дочки, как всегда, и мечтала.
Улыбаюсь своим мыслям и темному звездному небу.
Интересно, Шамиль будет рад, что у него будет дочка? Мне кажется, он станет самым лучшим отцом для нашей маленькой принцессы.
Наполняю легкие прохладным ночным воздухом. Вдохи из нервных, судорожных превратились в более плавные, мягкие. Весь этот месяц я убеждала себя лишь в одном – Дархан Исмаилов мертв. Асхат мертв. Это моя личная мантра. Совсем недавно я добавила в нее еще пару фраз: «Шамиль меня любит. Мне можно быть счастливой».
На рассвете ловлю очередную попутку. Через пару часов я буду в столице. Улыбаюсь быстро мелькающим за окном пейзажам. Они сменяются многоэтажками, магазинами и большим количеством асфальта.
Добрый водитель подкинул меня прямо до нужного адреса. У подъезда вся моя решительность начала медленно вытекать мелкими капельками пота, скользящими по позвоночнику.
Как смогла, поправила одежду. На секунду закрыла глаза и сделала первый шаг. Дальше по инерции, уже не останавливаясь. Только у двери его квартиры уперлась ладонями в прохладную стену, чтобы выровнять дыхание.
Страшно представить, что сейчас будет, но я заношу руку, нажимаю на кнопку звонка и долго держу.
– Его нет, – холодный мужской голос прошелся по натянутым нервам. – Зачем ты вернулась? – Дениз Альзаро смотрит на меня просто убийственным взглядом.
– Я люблю его, – отвечаю пересохшими губами.
– Ты почти сломала его. Уходи. Я не скажу Шамилю, что ты приходила. Время вылечит его.
– Нет, – поднимаю выше подбородок. – Я никуда не пойду, если он сам меня не прогонит. У нас будет ребенок, – напоминаю мужчине.
– А его ли это ребенок? – щурится старший Альзаро.
– Отец, ну ты чего так… Твою мать, – выдыхает Эмиль, замирая на пару ступенек ниже. Парень достает мобильник, но отец выбивает трубку у него из рук.
– Не смей говорить ему! – шипит Дениз. – Эта сучка убьет Шамиля. Я не позволю!
– Пусть они разбираются сами, – Эмиль наклоняется, собирает свой телефон. – Ты думаешь, что Шам скажет тебе спасибо за такое решение?!
– Мне насрать, что он скажет!
– А мне нет, – Эмиль спускается на площадку ниже, прикладывает к уху разбитый экран и слушает гудки, ворча себе под нос, – а неплохая труба. Выдержала такой удар. Да это я не тебе. Мысли вслух. Поднимись. Тебя здесь ждут, – вновь поднимается наверх, хлопает отца по плечу. – Пойдем. Выехать мы можем и немного позже.
Дениз Альзаро не двигается с места.
– Отец! – рявкает Эмиль.
Двери лифта разъезжаются на пару этажей ниже. Сюда почему-то не доезжает. Тяжелые быстрые шаги. И я не могу их не узнать. Мое сердце еще не видя того, кто сейчас появится передо мной, уже взволнованно и радостно скачет.
Шам появляется на лестничном пролете. Посеревший, похудевший, осунувшийся. В карих глазах невыносимая тоска. Он смотрит на меня. Ноздри вздрагивают от частого шумного дыхания. Зубы сжимаются. Мы все слышим, как они скрипят. Его пальцы превращаются в кулаки, кадык ходит ходуном от попытки нормально сглотнуть.
– Ну привет, – в голосе тонна льда.
Я обхожу двух мужчин, стоящих прямо передо мной. Спускаюсь, медленно считая ступеньку за ступенькой. Останавливаюсь прямо перед Шамилем. Кладу ладонь ему на грудь. Сильное сердце ищет выход, пытаясь пробиться через мышцы и кости.
Не разрывая зрительного контакта, медленно опускаюсь вниз. Встаю на колени прямо на грязный пол.
– Прости за то, что ушла, – по моим щекам бегут крупные слезы.
Шам смотрит на меня сверху-вниз, шумно, тяжело дышит и молчит. Долго. Кажется, целую вечность.
– Я люблю тебя, мой мальчик, – шепчу одними губами. Голос перестал слушаться. Голова кружится от страха и волнения.
Если он уйдет сейчас… Вдруг он просто уйдет…
Но он не уходит. Протягивает мне руку. Не веря, смотрю на его ладонь, задержав дыхание. Все же решаюсь. Вкладываю свою. Шам сжимает ее крепко, до боли и тихого хруста. Тянет на себя. Осторожно прижимает к себе. Зарывается носом в волосы.
– Я сдохну, если ты еще раз выкинешь нечто подобное. Это не угроза. Просто констатация факта, – заявляет мой мальчик, стиснув меня в объятиях чуть сильнее.
Шамиль
Я оставил Лилю дома и все же уехал по поручениям Дениза Альзаро. Уговоры Эмиля дать нам время хотя бы поговорить не сработали. Это наказание от названого отца за то, что я принял ее обратно.
Не могло быть иначе. Приди эта зараза через год, я бы все равно поступил так, если бы сумел выжить без нее.
Мы созваниваемся несколько раз в день. Лиля все время хочет слышать меня и постоянно переспрашивает, простил ли я этот поступок.
Простил, потому что понял. Не знаю, чтобы делал я на месте своей любимой девочки, но упрекать ее за то, что стало больно и страшно, глупо и несправедливо. Бывает так, что никто не может
