наконец, это преступление, а мне нечего терять… все ложь, грязная ложь и обман.
– Нечего? А я? Ты так легко решила потерять меня?
– Я так хотела верить в то, что он жив. Боялась спугнуть эту иллюзию.
– Стас, ты позвонил?
– Куда? Кому?
– Просто верь мне, прошу тебя. Поверь мне, Эмма. Знаю это тяжело вот так взять и снова поверить, но ты попробуй…
– Всегда верила тебе, просто боялась, что ты решишь вновь все сделать по-своему и случайно навредить.
Вой сирен, громкие голоса, Стас говорит с кем-то…
– Не делай этого… Я сама виновата…
– Я люблю тебя, Эмма. Тоже люблю, – признается и целует меня обнажая нас обоих…
Больше никаких тайн, только правда. Мы сорвали последнюю преграду.
Все происходило так быстро и так медленно.
Сашу забрали в полицейский участок в наручниках, нас со Стасом повезли без. Соловьев посоветовал не кричать, не протестовать, действовать мирно.
Давыдов был спокоен, но не отрывал от меня глаз, а я от него свои.
К утру там были адвокаты фирмы. Всю ночь велся допрос. Было страшно, ужасно страшно. Приехал тот самый следователь Старостин и сразу же все стало идти в разы быстрей.
Чуть позже, нам сказали, что Вадим умер сразу. А мне почему-то захотелось, чтобы он мучился дольше. Пуля прошла через голову навылет, снизу-вверх, и, по сути, могла попасть и в Сашу. От этого меня било, не щадя чувство вины.
Я не видела его больше суток.
Мне задавали вопросы – я отвечала. Мой телефон проверили уже до этого. Смс были посланы с левого номера на кнопочном телефоне, который оказался на дне реки. Ксения тоже отсиживалась за решеткой.
Меня положили в больницу, так как ударилась головой вновь. Тошнило и ужасно ломило затылок, все кружилось периодически, видимо сотрясение, полученное на неделе, дало о себе знать после этого дня. Но мое здоровье меня вообще не волновало.
Я увидела Сашу только во вторник. В зале суда.
Все организовали очень быстро. За него внесли залог и отпустили под домашний арест, на месяц.
Выйдя на улицу, я была потеряна для себя, для этого города. Даже не знала куда идти.
Мне почему-то хотелось плакать, а внутри я чувствовала себя полностью опустошенной.
Из меня будто вынули кнопку надежды.
Сашу окружили журналисты, я видела и Матвея Яковлевича, но ни за что на свете не стала бы к нему подходить.
Я даже не представляю, как сильно он меня ненавидит. Его сын чуть не погиб, защищая обыкновенную шлюху, пьяницу, которая так и не разобралась в своей жизни. Как же мне стыдно за свою глупую идею, в которую оказались вовлечены все эти люди. А сейчас его еще и посадить могут, ведь он убил человека. Поверить не могу, что внесла такой хаос в их жизни.
Я уже говорила следователю, что хочу взять всю вину Саши на себя, видя его насмешливый взгляд, об этом я скажу и судье, когда начнутся слушания. Теперь уже все равно.
Спустилась со ступеней, посмотрела на название улицы, оценила расположение и повернув налево зашагала по улице.
В моих руках был лишь паспорт и ни копейки на проезд.
«Снова пешком по улицам города, Эмма, как в старые времена!»
Все вернулось на исходную позицию, стоило ли мне вообще начинать все это?
Я обрела любовь, даже познала какой она может быть, когда настоящая, но знай, что произойдет в итоге, ни за что на свете не повторила бы все это вновь.
Хватит с меня этих надежд пустых. Теперь уже точно никому не позволю пытаться вытащить меня из этого болота.
Шаг, второй… главное не оборачиваться, не смотреть на него…
Третий, но на этом все.
Сильные руки перехватывают меня поперек живота и крепко прижимают к себе, оторвав от земли.
Не выдерживаю и реву в голос. Сразу же чувствуя поток слез на щеках.
Горячий поцелуй в шею и тихий, но такой «громкий» шепот, проникающий в меня:
– Я так соскучился по тебе, родная.
Ставит на землю и рывком поворачивает к себе. Обхватывает мое лицо своими ладонями и начинает целовать мои губы, щеки, глаза, лоб. Каждый сантиметр моего лица, убивая во мне все мысли, что были "до".
Срываюсь и сама. Хватаюсь за его шею и прыгаю на него, обхватив ногами бедра.
Саша разворачивается со мной на руках к стене здания и прижимает меня к нему.
– Милая моя…. Моя Эмма… – каждое слово прерывает поцелуем.
Мы на улице и оба плевали на всех, кто смотрит.
– Думала ты больше даже не посмотришь в мою сторону… Прости меня… Прости, что превратила твою жизнь…
– Чшшш, – касается моих губ ладонью, целую его пальцы. – Ты моя жизнь. Только ты, родная.
– Саша…
Целую сотрясаясь от истерики, накатившей на меня, но не могу с собой ничего поделать. Чувство вины слишком велико.
– Поехали домой?
– Я не могу. Твой отец… мне так стыдно перед ним. И я в таком виде…
У меня синяки по всему лицу и телу, не хочу, чтобы меня он видел вот так.
– Девочка моя, он с ума сходил, узнав, что с тобой произошло, только не мог в больницу к тебе прийти. У него фобия.
– Саш…
– Ты обещала мне… обещала свое доверие…
Выдыхаю, понимая, что он прав. Я обещала.
– Ладно, поехали.
Ставит меня на землю, но не отпускает.
– Посмотри на меня, Эмма, – поднимаю взгляд и заглядываю в его прекрасные глаза. – Я люблю тебя.
Делаю глубокий вдох, потому что его признание – это… боже, я не знаю, как описать эту бурю…
– И я тебя, – улыбаюсь ему, глажу по щетинистому лицу и аккуратно целую его в губы.
Отступаем друг от друга, беремся за руки и разворачиваемся. Но тут же натыкаемся на его отца.
– Ну наконец-то до меня дошла очередь поздороваться. Обними старика, дочка.
– Матвей Яковлевич, – сокращаю расстояние между нами и тут же оказываюсь в теплых объятиях.
Я не знаю почему, но всегда реагирую на него именно по-отцовски. С таким теплом и любовью, что греют изнутри. Видимо, так любят своих отцов дочери?
Плачу на его плече и не могу остановиться.
– Поплачь, Эмма. Оставь эти слезы в сегодняшнем дне, а завтра проснемся с новыми улыбками.
– Простите за Сашу.
– Ты просишь прощения за то, что он мужчина?
– Я… что? Нет… я …
– Он не мог иначе, дочка. Как бы далеко ты не отталкивала его, он бы не смог. Поехали домой, Эмма.
Сели в машину и
