Роман внутренне содрогнулся. За печкой! Это что вообще такое? После ее рассказов стало тягостно так, что терпеть невозможно. Оля же, наоборот, казалась радостной и оживленной, словно не замечала всей этой бедности и убогости вокруг. Да она и о бедах своих, и о жестоком отце, и о голоде рассказывала так легко и обыденно, словно никакой драмы в этом нет.
Она еще до середины ночи рассказывала ему про всякие случаи из жизни, про работу свою прежнюю, про скандал — ну тут он сам спросил, про Пашку и больше всего про сына. И лишь когда они уже собрались ложиться спать, Оля вдруг спросила:
— Ром, а ты надолго?
Спросила и замерла, глядя на него со страхом и надеждой.
— Я собирался уехать в воскресенье, но теперь останусь, конечно. Раз ты не при чем, надо выяснить куда и кто уводил деньги комбината. Я не знаю, сколько на это уйдет времени, но пока не выясню все — не уеду.
— Понятно, — кивнула она, плохо пряча за грустной улыбкой настоящие чувства. Роман видел, что она расстроилась и сильно. Прямо потухла сразу вся и сникла. Наверное, решила, что он собрался уехать один, а их оставить здесь. Но прямо спросить об этом постеснялась. — Спокойной ночи, Рома…
Она хотела обойти его, но он поймал ее за руку, повернул к себе. Взял за плечи и, чуть склонившись, заглянул в лицо.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты и Ромка. Хочу забрать вас к себе. Обещаю, нам будет хорошо втроем.
В первый миг она растерялась, но затем будто вновь наполнилась внутренним светом. А потом прошептала:
— Я даже боюсь поверить, что все это на самом деле происходит. Боюсь, что завтра все окажется сном. Боюсь, что снова потеряю тебя…
— Не бойся. Теперь уж точно я от тебя никуда не денусь, — с теплом ответил он.
— Ром… — Оля замешкалась, точно хотела, но стеснялась о чем-то спросить. Затем все-таки осмелилась: — А Лиля… у вас с ней серьезно?
— Лиля? — удивился Роман так, что брови поползли наверх. — Моя помощница? Она просто работает в моем отделе. У нас с ней никак.
— Я просто… в прошлый раз подумала… извини… — запуталась в словах Ольга.
— Оль, — улыбнулся Роман. Не он один, выходит, тут ревнует. — Лиля просто попросила помыться с дороги, в «Узорах» отключили горячую воду. Но уверяю тебя, между нами ничего нет и быть не может. Да и вообще никого у меня нет.
Затем, усмехнувшись, добавил:
— Я тоже так и не смог тебя забыть…
Оля смотрела на него во все глаза так, как на него никто никогда не смотрел. Только она. С каким-то затаенным восторгом, верой и безоговорочной любовью. Как на бога. Этот ее взгляд когда-то давал ему силы и уверенность, что ради нее он все сможет, все вытерпит. А сейчас он просто почувствовал себя по-настоящему счастливым, впервые за долгое-долгое время.
Он склонился к ее лицу еще ниже и накрыл губы поцелуем, мягким, неспешным и невозможно чувственным. Правда, стоило Оле откликнуться — и жар хлынул по венам, а сердце сбилось с ритма. А на задворках сознания пронеслись обрывки мыслей: не отпущу… только моя… моя навсегда…
45
Утром дом наполнили запахи свежей выпечки. Роман, плавно пробуждаясь, открыл веки и вздрогнул в первый миг, встретившись с немигающим, очень внимательным взглядом. Рядом с диваном стоял мальчик, глядя на него во все глаза, круглые, синие, не по-детски серьезные. Это же его сын, маленький Ромка, пронзила мысль. Вот он какой…
В груди защемило от невыносимой нежности. Маленький какой…
Роман сглотнул подступивший к горлу ком и, силясь, улыбнулся.
— Привет, — подал ему руку.
Малыш переложил из правой руки в левую фигурку солдатика и молча, с самым серьезным видом, вложил в его взрослую ладонь свою крохотную ладошку.
— О, вы уже познакомились, — выглянула из-за перегородки, отделявшей кухню от комнаты, Оля. — А я завтрак приготовила.
Роман оделся, аккуратно сложил постель, потом снова обратился к малышу, который так и стоял рядом, сам как маленький солдатик на посту, молча и сосредоточенно за ним наблюдая.
— Покажешь, где тут умыться можно?
Ромка показал пальчиком, а затем и проводил его к умывальнику, висевшему у самого входа. Конструкция эта слегка удивила Романа. Над небольшой мойкой висело подобие ведра с носиком внизу. Надо было приподнимать этот носик, и тогда из дырочки струилась вода. И стекала потом через слив в раковине в обычное цинковой ведро. Такого он не встречал еще, но приноровился. Только вот зубы пришлось чистить, выдавив пасту на палец. И за всеми этими водными процедурами внимательно следил маленький Ромка. Потом так же молча повел его на кухню.
«Ничего, — подумал Роман, — разговорится еще, вот только познакомимся поближе».
Оля к тому времени накрыла стол, выставив еще пышущие жаром булочки и бутерброды с красной икрой.
— О-о-о, — протянул маленький Ромка, когда они расселись за кухонным столом. — А что, уже Новый год?
— Нет еще, но скоро настанет, — улыбнулась ему Оля. Она вся так и лучилась светом.
— А ты сказала, что это к Новому году, — он указал пальчиком на бутерброды. — Или это нельзя? Это дяде?
У Романа кусок в горле встал. И так неловко сделалось. Как же он не подумал вчера что-нибудь принести с собой. Мог бы забежать в ночной павильон, купить хоть какое-нибудь угощение.
— Ну, что ты. Можно, конечно. И не дяде, а… папе, — мягко поправила Оля, бросив взгляд на Романа: не возражает ли?
Он благодарно улыбнулся в ответ.
— Любишь икру? — спросил он, уже представляя, как скоро будет его баловать.
Маленький Ромка пожал плечами и ответил:
— Я Новый год люблю.
Больше он не разговаривал, ел сосредоточенно, положив солдатика рядом со своей тарелкой. А когда Роман его спросил, всегда ли он такой молчун, тот ответил:
— Когда я ем, я глух и нем.
— А что это у тебя за воин? — кивнул Роман на игрушку.
Малыш взглянул на него со смесью удивления и укора, мол, как это можно не знать, и строго пояснил:
— Это человек-паук. Он все может.
После завтрака Оля шепнула Роману:
— Он еще привыкнет к тебе. Он просто раньше называл Мишу папой, а Миша потом как-то в запале на него наорал, что он ему не папа и чтоб не смел так его называть. Это перед самым разводом было. Но на Ромку это сильно повлияло. Я потом рассказала ему про тебя. Ну, что ты его настоящий папа. Просто ты далеко и не можешь приехать. А утром сказала, что приехал. Он знаешь как обрадовался. Сразу побежал на тебя смотреть. Но пока он еще тебя стесняется.
— Еще бы, — усмехнулся Роман. — Я и сам его стесняюсь.
Она тихо засмеялась и, пока сын не видел, быстро поцеловала Романа в губы.
— А где Пашка? Хотел его тоже повидать.
— А он у родителей побудет сегодня. Пришел утром, увидел тебя, ну и сказал, что нам надо побыть вместе. Но передавал тебе огромный привет. Честно.
Роману казалось — вот оно настоящее счастье. И плевать, оказывается, на бедность вокруг. Хорошо просто оттого, что видишь, как она хлопочет по дому, то и дело поглядывая на него, а сын, делая вид, что читает, наблюдает за ним из-за открытой книжки. Хорошо так, что с губ не сходит блаженная улыбка. Вот уж воистину — рай в шалаше, усмехнулся он своим мыслям.
Идиллию эту нарушил телефонный звонок. Роман вздрогнул, нехотя достал сотовый. А звонил, между тем, Потапов. Помешкав, Роман все же ответил.
— Рома, ты где? Мой водитель уже возле твоего дома. Ждет. Выходи, дорогой.
— Зачем? — не сообразил сразу Роман.
— Как зачем? Как зачем? Ты забыл, что собираемся у меня на даче? У нас тут все готово, только вас и ждем.
Роман задумался. Ни на какую дачу ехать не хотелось. Вообще отсюда никуда уходить не хотелось. Но следовало, и как можно скорее, разобраться с тем, что творилось на комбинате.
Ясно как день, что ко всем этим делишкам причастен Потапов. Понятно, что его отсутствие всякий раз, когда осуществлялись переводы, не просто совпадение. Надо было только нащупать ниточку, какую-то связь, путь даже на первый взгляд неявную. Потому неплохо будет расспросить его, как бы между делом, в непринужденной обстановке. Может, это ни к чему и не приведет, и он зря потратит целый день, а, может, и даст зацепку.
