А дальше происходит что-то странное. Я прыгаю в окоп, но мои ноги не успевают коснуться земли. Раздается взрыв, я подлетаю вверх. Обжигающая боль в груди, падение, удар о землю – и темнота…
Багиров
— Багир, не дозвонился? — подходит Стас и, прежде чем присесть рядом, осматривает ветки, нет ли там змеи.
— Нет, — кручу в руках трубку телефона. Батарея скоро разрядится, но я продолжаю тыкать в кнопку вызова. Сидим в тишине.
Злюсь, что никто трубку не поднимает. Что там происходит? Просил ведь Батю телефон при себе держать. Алька, зараза, вечно его где-то оставляет. Под кожу заползает страх, когда я не могу дозвониться несколько часов. Плохой знак. Очень плохой…
Связываюсь со штабом, интересуюсь, где подкрепление? Когда нас отсюда перекинут обратно? Ответы выбешивают. Никто ничего точно не знает, но работают! Бардак кругом!
Не сомневаюсь, что у них там идет бой. Раз никто не может позвонить, у них там жопа. Ребята тоже все понимают. Переживают за наших. Над лагерем повисает тишина.
Телефон из рук не выпускаю. Места себе не нахожу. Мне нужно быть там! Неизвестность убивает. Я переживаю за каждого бойца, но с ума схожу от беспокойства за Альку. Не останется она в армии! Как только вернемся, подниму все связи, пусть ее по статье увольняют.
Звоню в Москву другу отца, от него узнаю, что мои ребята запросили помощь авиации. Утром самолеты поднимут в воздух.
— Держи, — Стас протягивает тарелку с кашей.
— Там сейчас реальная жопа, Стас, — мотая головой, отказываюсь от каши. Кусок в горло не полезет. — В кольцо наших пытаются взять. Держатся пока. Утром поднимут самолеты…
— Не здесь мы должны быть! — озвучивает мои мысли. Мы не строим предположения о потерях, но они будут. В таких боях – чудо обойтись «трехсотыми». У меня внутри все леденеет от мысли, что она в данную минуту находится там.
Невыносимо сидеть и ждать! Ждать и ничего не предпринимать! Задаваться вопросами: что там происходит? Как Алька? Как ребята?
Не ложились мы этой ночью. Ждали новостей. Поздно ночью позвонил Батя. Включил динамик, чтобы все пацаны слышали.
— Яр, мы сейчас меняем позиции арты, пока небольшое затишье, расскажу, как у нас дела. Слышал твои звонки, но раньше набрать не получалось. Огонь такой плотности по нам вели, что даже отлить не получалось, — кричит в трубку, потому что вновь начинают свистеть пули, раздается ответный пулеметный грохот.
— «Двухсотые» есть? — не люблю задавать этот вопрос, но еще больше не люблю слышать на него ответ. Парни, на ком были надеты кепки, медленно стягивают их с голов, когда Батя произносит фамилии.
— У нас три «трехсотых». Пыж тяжелый. Если в ближайшие часы не отправим в госпиталь… — он не продолжает, но и так ясно, что произойдет.
Нет моей вины в этом, но наша психика так устроена, что мы все равно виним себя. У них там вновь наступает затишье.
— Альку при любом раскладе отправляй в госпиталь, нечего ей больше делать на передовой! — Батя о ней ничего не говорит, из чего я делаю вывод, что с ней все в порядке. Пусть и дальше все с ней будет хорошо. За этот день я скосил себе лет двадцать жизни.
— Андрей ранен, оперирует на обезболах. Отправим Альку, без медика останемся.
— Альку убирай с передовой, пусть кого-нибудь пришлют!
— Отправлю ее в сопровождение, пока сами будем справляться, а там видно будет. Наберу еще, Яр! — отбивает звонок. Немного отпускает, но страх под кожей продолжает леденить душу.
Пыж, попробуй только!..
Батя должен был позвонить. Обед почти, а трубка молчит. В два звоню Жарову… Мечнику…
Какого черта у них там происходит?
Беспокойство и страх выедают душу.
— С кем говорил? — спрашиваю Стаса, видел, как он в сторонке с кем-то разговаривал.
— Домой звонил, — мое сердце каменеет и перестает биться. Чувствую, что врет. Не ладит он со своими, он их звонки обычно игнорит, а тут сам набрал? Да и притворяется Стас фигово, на лице написано, что он расстроен.
— Что с Алей? — тело сковывает внутренняя боль, словно все сосуды одновременно лопаются.
— Багир… — отводит взгляд и мотает головой.
— Что с Алей? — сквозь зубы. Заставляя себя дышать.
— Ранена, — а остальное выслушивал сквозь шум крови в голове: — Уже после боя… неразорвавшийся снаряд… сразу на вертушке в госпиталь… Батя с ней… оперируют ее… Подробностей не знаю. Там все ждут…
Есть в этом мире события, которые могут подкосить даже самых сильных и стойких.
Только не Алька… Не моя сильная красивая девочка…
Не уберег! Прогнулся и позволил ей ехать на передовую, где до линии соприкосновения каких-то пара километров!
Звонок телефона в кармане. Лихорадочно вытаскиваю трубку. Батя.
— Яр, прости, — начинает он, как только я принимаю вызов. — Алька…
— Я знаю, — отрезаю. — Что с ней?
— Прооперировали, состояние тяжелое, но стабильное. Прогноз хороший.
— Как это произошло?
— Снаряд в окопе взорвался. Сдетонировал, когда она подошла. Множественные осколочные, перелом двух ребер, задето правое легкое, кровопотеря, сотрясение, контузия...
— Я наберу, — сбрасываю вызов, потому что по параллельной линии звонок из штаба. Разговор короткий. К вечеру прибудут войска, а мы с группой возвращаемся к своим. Оттуда сразу в госпиталь…
Алеста
Яр был рядом, когда я пришла в себя. Он вздохнул с облегчением, будто его отпустили тяжесть и напряжение, закрыл пальцами глаза, растирая их. Рядом были и врачи, но когда меня осмотрели и поставили капельницу, мы остались только вдвоем. Яр осунулся, оброс щетиной.
— Пить, — облизывая пересохшие губы таким же пересохшим языком. — Что со мной? — после того, как Ярослав дал мне сделать несколько глотков воды из трубочки. Он не отошел, так и застыл надо мной, едва касаясь тыльной стороной ладони щеки, нежно поглаживал кожу, а у меня было ощущение, что это не в первый раз.
— Ребра сломаны, контузия и сотрясение, — выговаривает сквозь зубы, играя челюстью. — Легкое задето, но Борисыч
