запрети себе проверять его соцсети.
– Я не знаю, как жить дальше. – Шепотом произносит Ксюша. – Я так не хочу потерять его окончательно…
– Нельзя потерять того, кто не был твоим.
Она поднимает обреченный взгляд на Таю. Это правда, и Ксеня это знает, но ее сердце отчаянно противится этому.
– Когда мы общались в последний раз, я писала ему, и Леша, не прочитав, просто вышел из сети. Никогда не думала, что он может быть со мной таким… жестоким, раздраженным.
– Вот и постарайся о нем забыть. – Прошу я. – Тот, кто спокойно спит, зная, что ты плачешь из-за него, не достоин даже капли твоего внимания!
– Леша знал про мои раны. – Всхлипывает она, вытирая слезы руками. – И поступил точно также. Как он мог? Я не верю, не верю…
– Ксюша…
– Как он мог так легко отказаться от меня? Говорил, что мы будем вместе надолго – может, навсегда. Я доверилась, открылась… Как мне теперь доверять людям?!
– Вот урод. – Вздыхает Тая.
– И самое ужасное, что я все время думаю о том, что еще есть шанс все вернуть. Я хватаюсь за него, как за соломинку…
– И зачем он тебе теперь? – Спрашиваю я. – Любовь это не слова, любовь это поступки. Он заливался соловьем, чтобы затащить тебя в постель, а потом слился, как трус вонючий! Слова ничего не стоят, лучше посмотри на дела, а они отвратительны: этот парень даже просто поговорить с тобой не хочет!
– Единственный способ его вернуть, – обрывает меня Тая, – это исчезнуть на пару недель или месяцев. Леша сам должен понять, что ему тебя не хватает. Пусть делает, что хочет: гуляет, отрывается с другими девчонками, пусть сравнивает их с тобой и поймет, чего лишился. Умолять и взывать к его совести бесполезно: это только сильнее будет его раздражать. Ксень, займись собой, учебой, спортом – чем угодно. Другого выхода нет, пойми.
– Но я люблю его. Как мне его забыть? Я же не компьютер, чтобы просто стереть его из памяти! – Растерянно смотрит на нее Ксюша.
– Иногда нужно забывать, что ты чувствуешь, и помнить о том, чего ты заслуживаешь.
– Но я… – ее голос сипнет.
– Ты еще встретишь того, кто будет любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Это сто процентов! – Уверенно говорю я. – И Дрыга увидит, какой ты стала: сильной, красивой, окруженной вниманием, и поймет, кого потерял. Это будет лучшая месть!
– Я не хочу никого другого. – Ее плечи бессильно опускаются.
– Я знаю. – Обняв ее, произношу я.
– Это пройдет. – Заверяет Тая, усевшись с другой стороны от нее. – Обязательно пройдет.
– Почему люди говорят «разбитое сердце», а чувствуется это так, будто у тебя сломаны все кости? – Едва слышно шепчет Ксюша.
По ее щекам бегут дорожки из слез, она дрожит всем телом. Мы обнимаем ее и молчим до самого возвращения ее матери.
Бесполезно что-то говорить, потому что ее израненное сердце откажется слышать. Ему нужно время. Много времени, чтобы понять, осознать, смириться. Забыть вряд ли получится, но боли, я уверена, точно станет меньше. Хотя, для Ксюши сейчас это пустые слова. Когда боль в острой фазе, нам не верится, что однажды она отпустит, хотя бы, частично.
Если человек стал холоден к тебе, значит, где-то в другом месте ему тепло. Если у него нет времени, чтобы ответить тебе, у тебя не должно быть времени на него совсем.
Такие простые истины. Разумом их понимаешь, а принимать сердцем отказываешься.
Мы проводим с Ксюшей у нее дома весь остаток дня. Разговариваем, смотрим сериал, смеемся, мечтаем, сплетничаем, и все вроде как обычно, но я вижу, что она не с нами – тревога, боль и разочарование захватили ее полностью. Перед нами лишь пустая оболочка: улыбается по привычке и даже шутит, заставляя нас смеяться. Вполне себе здоровый, живой человек, но истекающий кровью изнутри – так, что никто и не заметит. Бледная тень себя прежней, и понимание этого меня ранит, заставляет переживать за нее все сильнее и сильнее.
– Завтра я вернусь в школу. – Говорит Ксюша на прощание. – Главное, постараться не встречаться с ним в коридорах. Мне кажется, у меня сердце остановится, если это произойдет.
– Все будет хорошо. – Обещаю я. – Мы с тобой.
– Идите сюда! – Тая раскрывает объятия, и мы прижимаемся к ней. – Все пройдет. Все будет супер!
И мы верим. Отчаянно верим ей.
Вернувшись домой, я сажусь на диван в пустой гостиной и долго смотрю в одну точку. Затем беру телефон: там десятки сообщений и пропущенных. Сначала мне хочется ответить Стасу, но, подумав, я оставляю это на потом и звоню Никите.
– Да? – Он кажется встревоженным.
– Привет.
– Лель, ты где была весь день?!
– Зайдешь ко мне? – Хрипло спрашиваю я.
– Уже иду. – Отвечает Высоцкий.
В этот момент мне не нужен никто другой рядом.
Не проходит и минуты, как Никита входит в дом. Проходит в гостиную и садится рядом со мной на диван.
– Что случилось? – Заметив мое напряжение, спрашивает он.
Я вглядываюсь в его лицо. Оно выглядит таким родным, что хочется вцепиться в Никиту, как в спасательный круг, и не отпускать. В моей душе в этот момент бушует настоящий шторм.
– Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я сделаю это. – Признаюсь я, показывая на лежащий в ладони телефон. – Кажется, уже пора.
Никита кивает.
– Ты решила позвонить?
– Раз они сами не звонят.
– Давай.
В этот момент мне кажется, мы оба знаем ответы на наши вопросы. Я знаю, что услышу, когда позвоню коменданту. Родные всегда знают.
– Я с тобой. – Никита сжимает мою ладонь.
Я набираю номер, представляюсь, и комендант ожидаемо просить меня повисеть немного на линии. Время замирает на этот короткий срок, а потом меня соединяют с кем-то, кто представляется полковником.
– Боевое задание. – Его голос звучит отрывисто, резко, холодно. – Вертолет потерпел крушение на вражеской территории. Связи с экипажем пока нет, об их местонахождении ничего неизвестно, но мы верим. Нужно просто ждать. – Эти глупые слова выстраиваются в ряд, пытаясь обрести в моей голове хоть какой-то смысл.
Я не помню, чем заканчивается этот разговор. На меня наваливается чудовищная слабость. Я тону в объятиях Никиты, теряя связь с реальностью. Он качает меня на руках, а я забываюсь между сном и явью, не в силах проронить ни слезинки.
А потом Высоцкий говорит:
– Твой отец жив. Он жив, я это точно знаю.
И словно дамбу прорывает: я начинаю рыдать.
НИКИТА
– Нужно прогуляться. – Говорю я, спустя, наверное, час после того, как мы узнали о пропаже Андрея Владимировича.
Сначала Леля прорыдалась в моих объятиях, затем затихла – как будто уснула, но, судя по тому, что время от времени она продолжала всхлипывать, я решил, что лучше помолчать с ней вместе, и не двигался. Мне очень хотелось ей помочь, но я не знал как. Кроме отца и меня у нее больше не было близких людей в Лазореве. А вероятность того, что одного из них она может потерять, росла теперь с каждым часом и с каждым днем.
– Прогуляться? – Спрашивает она сонно и немного растерянно.
– Да, давай, проветримся. – Предлагаю я, помогая ей подняться. – Нельзя впадать в уныние. Для того, чтобы верить и ждать, нужно быть сильными. Согласна?
Алена кивает.
– Держи. – Я снимаю с себя толстовку и надеваю на нее.
Опускаюсь на корточки и застегиваю молнию. Беру с журнального столика кепку и водружаю ей на голову.
– Мой гангста-рэпер. – Я с улыбкой поправляю ей козырек.
– Куда это ты меня так вырядил? – Ее губ касается легкая улыбка – это моя первая маленькая победа.
– К вечеру становится прохладно, северный ветер. – Подмигиваю я.
– Что теперь будет, Никит? – На ее глаза вновь прорываются слезы.
– Все будет хорошо. – Уверенно отвечаю я, обхватив ее за плечи. Наклоняюсь к ее лицу. – Отставить раскисать, боец!
– Ты говоришь как он. – Пищит она, пытаясь сдержать подступающие рыдания.
– И он тоже хотел бы, чтобы ты сейчас была сильной. – Напоминаю я, притягивая ее к своей груди.
Аленка всхлипывает, и я ощущаю, как едва просохшая ткань моей футболки опять пропитывается ее слезами.
– Как ты думаешь, где он сейчас?
Я представляю, как дядя Андрей с напарником ползут среди низких кустов, бредут по болотам, прячутся в лесной чаще, укрывшись ветками и мхом, пытаются выжить под ливнем вражеских пуль. И все для того, чтобы быстрее выбраться на свои земли и вернуться, наконец, домой к тем, кто их очень ждет.
– Он уже на пути к тебе. – Твердо говорю я.
И мое сердце, правда, так чувствует.
– Я тоже в это верю. – Тихо бормочет Лелька. – Изо всех сил.
– Тогда вытирай слезы, – командую я, подхватывая ее и забрасывая себе на плечо, – мы идем дышать свежим воздухом.
– А-ай! –
