Мы сели возле камина, и я попросила его почитать мне что-нибудь из его стихов. Трой неохотно согласился и начал читать грустным и негромким голосом, а мне вдруг стало тоскливо и захотелось плакать. Я слабо разбиралась в поэзии, но меня поразило, как своеобразно и изящно складывались у него слова в строки. Я сказала ему об этом, чем, к своему удивлению, сильно расстроила Троя.
— В этом-то и вся моя беда, — раздраженно воскликнул он, отшвыривая тонкую книжицу своих стихов. — У меня все получается чересчур приторным и красивым…
— Ничего подобного! — возразила я, вскакивая, чтобы поднять книжку. — Вот только смысл твоих стихов ускользает от меня. Мне чудится за их внешней красотой потаенный ужас и мрак. Если не хочешь объяснять, как следует понимать твои стихотворения, тогда позволь мне взять эту книгу и попытаться самой во всем разобраться.
— Лучше даже и не пытайся! — опустил глаза Трой, но тотчас же вновь взглянул на меня и с искренней радостью воскликнул: — Ты молодец, что навестила меня, Хевен. Не стану скрывать, я работаю так много, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество. Но в последнее время все жду, когда ты вновь появишься здесь.
Мы сидели так близко друг к другу, что моя голова сама склонилась на его плечо, а губы слегка раскрылись, готовые к его первому поцелую. Зрачки Троя расширились, он долго и пристально смотрел на меня и вдруг резко отшатнулся, приведя меня в полнейшее смущение.
Чувствуя себя отвергнутой, я под надуманным предлогом поспешила уйти, злясь и на Троя, и на себя. Итак, я вновь потерпела неудачу!
Вернувшись в дом, я долго плавала в подогретой воде бассейна, но так и не успокоилась. Тогда я оделась и уселась на полу библиотеки перед камином читать какую-то книгу в кожаном переплете. Но страшная грусть и тоска мешали мне сосредоточиться, и я просто тупо смотрела на пляшущие перед глазами буквы.
Мне казалось, что со всех портретов на стенах за мной пристально наблюдают мои предки по линии Таттертонов. Их приглушенные голоса нашептывали, что здесь мне не место и что пора убраться отсюда и не пачкать их репутацию своим родством с презренными Кастилами. Я понимала, что все это глупая игра моего воображения, но тем не менее библиотека, с ее дорогими кожаными креслами, казалась враждебной. Я вскочила с ковра и чуть ли не бегом поспешила в свою уютную комнату.
Еще в коридоре я услышала трель телефонного звонка. Сердце мое затрепетало: мне никогда никто не звонил. Неужели это Трой? А может быть, Логан? Ах, ведь все может быть…
На бегу захлопнув за собой дверь, я влетела в спальню и схватила трубку прежде, чем оборвался звонок.
— Хевен, это ты? Нет, правда, что ль, ты? — услышала я гнусавый деревенский голос, слишком знакомый, чтобы не узнать его. И теплая волна облегчения и радости тотчас же согрела мою душу, как доброе старое вино. — Это я, Хевен, твоя сестра Фанни! Представляешь, я теперь мама! Два часа, как родила! Правда, на три недели раньше срока, и намучилась страшно, так орала, что сестры едва удерживали меня, а миссис Вайс даже приказала мне заткнуться, потому что я визжала на весь белый свет. Но ей-то легко так говорить, ведь это не она, а я рожала для нее ребенка…
— Слава Богу, что ты наконец-то позвонила мне, Фанни! — перебила я сестру. — Почему ты раньше не звонила, я так волновалась за тебя!
— Да нет же, я уже тебе звонила раз сто, не меньше, но никто у вас не может меня понять! И даже с кем я хочу поговорить! Они там какие-то у тебя все странные, так смешно разговаривают, ну прямо как ты сейчас! Так ты поняла, что я родила девочку?
Фанни сказала это с оттенком горечи, словно бы сожалея, что условилась с богатой, но бездетной супружеской четой, что родит им за десять тысяч долларов ребенка от мистера Вайса.
— Фанни, как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Откуда ты звонишь?
— У меня все отлично! Просто отлично! Теперь все уже позади. А девочка такая славненькая, видела бы ты ее! У нее такие миленькие черненькие кудряшки, и вся она такая симпатичная! Вот уж преподобный обрадуется, когда сам увидит ее…
— Фанни, так где же ты сейчас? Прошу тебя, скажи мне, это очень важно. Ведь еще не поздно передумать и отказаться от денег! И тогда дочка останется у тебя, и потом тебе не придется жалеть, что ты продала собственного ребенка! Пожалуйста, выслушай меня внимательно! Я могу выслать тебе денег на билет до Бостона. Мой дедушка не согласится, чтобы ты жила здесь вместе со мной, но я оплачу меблированную комнату и буду помогать, чем смогу, тебе и твоей крошке, — позабыв о всякой осторожности, которая в моем нынешнем положении была далеко не лишней, кричала я в трубку, сгорая от желания поскорее снова увидеться с Фанни.
Тишина на другом конце линии навела меня на мысль, что сестра обдумывает мое предложение. И вот что я наконец услышала в ответ:
— Том рассказал мне, где ты живешь. И если уж ты надумала пригласить меня с дочкой к себе, тебе следовало бы поселить нас в этом доме величиной с дворец и множеством ванных комнат, а не оскорблять меня и мою крошку разными меблированными комнатенками и мотелями! Я в полном порядке, ничем не хуже тебя…
— Фанни, будь же благоразумна! Я же объяснила в письме Тому, что у моих стариков свои причуды. Моя бабушка Джиллиан боится даже, как бы кто-нибудь не узнал, что я ее внучка!
— Да она просто чокнутая! — крикнула в ответ Фанни. — Ни одна старуха не может выглядеть так молодо, как ты это расписала Тому. Так что можешь смело приглашать меня, Хевен! Не стоит обращать внимания на таких идиоток, как она. А если не хочешь, тогда я продаю девчонку и улетаю в Нашвилл или в Нью-Йорк! Ты поняла?
В следующий момент в трубке послышался ликующий рокочущий голос преподобного Уэйланда Вайса, входящего в больничную палату, чтобы поздравить Фанни, и она прервала разговор, даже не попрощавшись. И, лишь услышав гудки, я сообразила, что сестра так и не сказала, где ее можно будет разыскать.
Ох уж эта Фанни! Она пошла по стопам нашего папаши — надумала продать своего ребенка! И как только она решилась на такое? Конечно же, рано или поздно она еще пожалеет об этом глупом поступке. Я это знала наперед, так же, как не сомневалась и в том, что теперь, когда у меня завелись деньги, я могла бы выкупить малышку и помочь сестре самой воспитать ее. Лишь одного не могла я сделать: пригласить Фанни в усадьбу Фартинггейл. Тогда я лишилась бы всего, чего с таким трудом добилась, и мне пришлось бы распрощаться с мечтой о колледже, куда, как сказал мне Тони, меня готовы были зачислить по результатам учебы в школе. Директриса даже обещала оставить за мной комнату в Уинтерхевен. Я могла также, по своему усмотрению, поселиться в студенческом общежитии или же продолжать жить в особняке. Нет, нельзя было жертвовать этим ради Фанни. Я ведь была разумная и рассудительная девушка, а сестра — вздорная и взбалмошная, ей требовалось время, чтобы осознать свои ошибки.
