Он выплыл в удачное для себя время, когда Америка с удовольствием перемывала грязное белье уже хорошо известных ей кандидатов. Это давало демократам пусть и незначительный, но все-таки перевес в борьбе с республиканцами. Только бы не попала в хорошо отлаженную машину какая-нибудь песчинка, способная застопорить ее ход. В этом плане особую опасность представляла Пегги. Пресса бдительно следила за каждым ее шагом. Когда распространился слух, что она может обручиться с девяностолетним старцем, на демократов со всех сторон посыпались насмешки и издевки, а это не прибавляло им популярности. Миллионы избирателей отождествляли Балтиморов и Пегги со всей партией. Пегги для них, несмотря на брак с Сатрапулосом, по-прежнему принадлежала к семье великого Скотта.
— Мама, — рискнул сказать Джереми после долгого молчания. — Я говорил, что Пегги требует…
— Говорил. — В голосе Вирджинии зазвучали металлические нотки.
— …два миллиона долларов.
— Она совершенно права. На ее месте я, возможно, потребовала бы вдвое больше.
У Джереми появился слабый проблеск надежды: по причинам, ему не известным, Вирджиния, похоже, была готова стать на сторону своей бывшей невестки. Возможно, она даст денег и вытащит их из этой чертовой мышеловки.
— Все так, мама, но партия сейчас, как никогда, нуждается в деньгах. Мы подумали, что вы, возможно, могли бы нам одолжить…
Вирджиния посмотрела на него с добродушной улыбкой и проронила:
— Конечно же нет.
— Мама, речь идет о наших общих интересах…
— Мои интересы — больше не ваши. Ах, если б ты сам себя выдвинул! — Мать никогда не упускала случая попрекнуть сына Скоттом. — Если бы ты был кандидатом, — повторила она, — я бы сделала все с помощью Господа Бога и моих банкиров, чтобы ты выиграл. Но это не тот случай.
— Мама!
— Я не оставляю тебя на ужин. Пятница, как известно, — мой постный день. Хоть ты и мало ешь, но сегодня рискуешь остаться голодным.
Джереми собирался выходить, когда Вирджиния добавила:
— До выборов три месяца. Многое еще может произойти.
— Что, например? — спросил Джереми, начиная злиться.
— Возможно… этот… О'Брейн сам откажется и уступит место тебе. Видишь ли, Джереми, так хочется увидеть еще одного из моих сыновей в Белом доме, пока я жива.
— Мама! Через четыре года…
— Это будет слишком поздно и для тебя, и для меня. Я умру. Спокойной ночи, Джереми.
Вирджиния взяла с комода тяжелые четки и повернулась к сыну спиной. Джереми вышел чуть ли не на цыпочках. Совсем так, как в те времена, когда он был маленьким, совсем еще маленьким мальчиком.
* * *
Его звали Перикл. Согласитесь, несколько необычное имя для типа, который был известен на Крите тем, что всегда был готов оказать любые услуги, в том числе и самого сомнительного свойства, любому, кто хорошо платил.
На днях клиент из Афин поручил ему пустяковое, с его точки зрения, дело: найти на острове следы двух молодых людей, прилетевших на Крит два дня назад. За это ему обещали заплатить аж тысячу зеленых. Периклу понадобилось двадцать минут, чтобы узнать, что его подопечные взяли напрокат в агентстве Херца автофургончик. За машину расплачивалась девушка, которая оставила в залог триста долларов и указала в страховой ведомости место назначения — Эримопулос. Перикл поморщился, прочитав название селения. Это место облюбовали бродяги со всего света, которым для полного счастья достаточно было немного еды и много солнца, музыки и наркотиков.
От Перикла требовалось немногое: передать парню несколько слов, которые должны были заставить его немедленно вернуться в Париж, и попытаться увезти его из Эримопулоса так, чтобы этого не заметила девушка.
Перикл раскурил окурок — все, что осталось от небольшой черной сигары, которую он никогда не выпускал изо рта, и направил свой «остин» по ведущей в бухту ухабистой дороге. Он вез парню билет на авиарейс Афины — Париж и тысячу долларов как компенсацию за прерванную идиллию. Всю дорогу Перикл предавался размышлениям, стоит ли отдавать парню всю сумму или с него хватит и пятисот долларов. Вопрос был лишь в том, узнают или не узнают об этом работодатели? В конце концов ему удалось найти компромиссное решение: этому парню, некоему Эрнесту Бикфорду, можно дать только 750 долларов. В двадцать лет еще позволительно не знать настоящей цены деньгам.
* * *
— Что у вас там? Говорите, — эти слова Арчибальд произнес ледяным тоном.
Плохое начало! Джон Робинсон помедлил с ответом, не совсем себе представляя, как и с какой стороны подступиться к этому бетонному столбу.
— Ну вот… — начал он несколько неуверенно. — Вот… Наши дела идут не слишком хорошо.
Арчибальд оставался непроницаемым.
— Вам, конечно, известно имя кандидата, которого выдвинули демократы, — Джонни О'Брейн. До вчерашнего дня мы надеялись, что их выбор падет на Джереми Балтимора. Но они не попались на удочку.
Робинсон пытался отыскать на лице собеседника хоть какой-то намек на одобрение или хотя бы на внимание к своим словам. Но тот был неподвижен как монумент из бронзы.
— До настоящего времени, — запинаясь, продолжал Робинсон, — мы пытались обезоружить наших противников, сосредоточив все удары на имени Балтиморов. И выиграли очко! Но выдвижение Джонни О'Брейна смешало все карты. Еще немного, и избиратели забудут, что партия демократов подчинена одному-единственному клану — клану Балтиморов.
— Чего же вы хотите от меня? — нетерпеливо сказал Арчибальд.
— Я пришел просить вас о помощи.
— Если речь идет о деньгах — не рассчитывайте на это. От меня вы получили более чем достаточно.
Робинсон понимал, что при слове «доллар» Арчи сию минуту укажет ему на дверь. Поэтому он предпочел слукавить и дождаться более благоприятного момента, чтобы возобновить попытку. Он поднял руки в знак успокоения и протеста.
— Конечно нет, хотя кампания пробила огромную брешь в финансах партии. Я пришел за советом. Вы не хуже меня знаете, чем грозит стране приход к власти наших противников. Вам, в частности…
— Не беспокойтесь обо мне, — перебил Робинсона Найт, — мое будущее обеспечено.
— Я в этом не сомневаюсь, но опасаюсь за людей… за принципы… Поддерживая нас, вы всегда поддерживали свои собственные идеи, господин Найт. Нам нужен какой-нибудь крупный скандал, который окончательно подорвал бы реноме Балтиморов. И за оставшиеся до выборов три месяца мы сумели бы привлечь избирателей на свою сторону.
— Какой скандал?
Надо было продолжать, но Робинсон не решался прямо выразить свою мысль, поскольку этот скандал мог вызвать только сам Арчибальд Найт. И не чем иным — а только своей женитьбой на Пегги Сатрапулос. Только в этом случае потрясенные рядовые избиратели отвернутся от демократов и проголосуют за кандидата республиканцев. Робинсон колебался, мучился, безуспешно призывая на помощь провидение, в которое сам не верил. Ну какие нужно найти слова, чтобы эта жаба поняла его и не выставила за дверь? Тишину нарушил его жалкий смешок.
