Егор с удовлетворением перечитал последние строчки своего сочинения и отложил в сторону исписанный с двух сторон маленький листок бумаги. Ему захотелось принять душ, и он решил пойти в свой номер, чтобы не разбудить Яну шумом воды. Он оделся и тихо направился к двери, но в этот момент зазвонил телефон. Звук его раздавался из сумочки, которая лежала на стуле у кровати, и, хотя он был едва слышен, Яна все-таки проснулась.
— Это мама! — воскликнула она. — Я же совсем забыла ей позвонить! Бедная, наверное, всю ночь не спала!
Яна поспешно вынула мобильник:
— Алло! Мама!
— Алло! Яна! — взволнованно воскликнула в ответ Елена Васильевна. — Что случилось, я устала ждать твоего звонка!
— Мамуля, прости, так получилось, я не смогла тебе сразу дозвониться.
— Как ты долетела?
— Отлично!
— Как настроение?
— Настроение? — Яна одарила Егора ликующим взглядом. — Настроение замечательное! Лучше просто не бывает! Спасибо тебе, мамочка, за Париж!
Елена Васильевна улыбнулась, услышав радостный, возбужденный голос дочери.
— Ладно, Яночка, отдыхай, милая, я рада, что у тебя все прекрасно! Только звонить не забывай!
— Хорошо, мамочка! Пока!
Яна отложила мобильник.
— Ты уходишь? — спросила она удивленно.
— Уже нет!
— Уже?
— Ну да! Я хотел сходить в свой номер, чтобы принять душ, потому что боялся тебя разбудить! А теперь ты все равно проснулась, и я остаюсь!
Она откинулась на подушку и сладко потянулась.
— Знаешь, мне сейчас душ тоже не помешает!
Егор подошел к ней и, окинув страстным взглядом, опустился на корточки перед кроватью.
— Думаю, что он сейчас нам обоим в самый раз! — Он прикоснулся губами к ее плечу, а потом, откинув одеяло, взял ее на руки и понес в ванную.
Яна крепко его обняла и зарылась лицом в его волосы.
— Я отдохнула и проголодалась, — сообщила она, — и сейчас могу тебя просто съесть, так что тебе со мной в душ отправляться опасно!
— Съешь, сделай такое одолжение!
— И съем! — И она нежно прикусила ему мочку уха. — Я хищница! И чтобы продлить удовольствие, начну тебя есть по частям, по самой капельке, по самой частичке, по клеточке!
Он отворил дверь ногой и, очутившись в ванной комнате, опустил ее, а потом начал быстро раздеваться.
— Яночка, Яна, любимая! — шептал Егор, охваченный желанием.
ГЛАВА 24
Егор Алексеевич возвращался из магазина и встретил возле подъезда Елену Васильевну с Машенькой. Они поздоровались.
— Как ваше здоровье, Егор Алексеевич, — любезно поинтересовалась Елена Васильевна.
— Спасибо, сейчас уже хорошо! А вы как поживаете? Как ваши творческие успехи?
— Да ничего, работы, как всегда, много — и театр, и съемки! Только что закончила сниматься в новом фильме. Одним словом, лениться не приходится.
— Это хорошо, Леночка! Сейчас ведь в основном все жалуются на отсутствие занятости!
— Да, тут меня Бог миловал! Да и у мужа, как всегда, работы хватает.
Маша подошла к Егору Алексеевичу и, вытащив из своего маленького ранца плюшевого слоненка, принялась хвастать им.
— Ай, какая игрушка! — запричитал Егор Алексеевич, подыгрывая ребенку. — Это кто же у нас такой? Слоник? Ай да слоник! Кто же тебе его купил, а, Марьюшка? Наверное, мама?
Маша отрицательно покачала головой и, подбежав к Елене Васильевне, принялась трясти ее за рукав.
— Ах, бабушка купила! Вот оно что!
— Мама ту-ту! — сообщила ему Машенька на своем языке и помахала ручкой, как при прощании.
— Мама что? — не понял Егор Алексеевич.
— Она сказала, что мама ту-ту, уехала, значит, — подсказала Елена Васильевна.
— А! И куда же она уехала, Марьюшка?
Елена Васильевна опустила руки на плечи внучки и наклонилась к ней:
— Скажи, что наша мама укатила во Францию, отдыхать!
Маша, которая не смогла бы произнести ни одного слова из предложенных бабушкой, застеснялась и уткнулась ей в колени.
— Во Францию? — удивленно переспросил Егор Алексеевич.
— Да, уехала вот! В Париж ей приспичило в такую жару.
— В Париж? — Егор Алексеевич невольно покачал головой. — Н-да!
Елена Васильевна приняла этот его жест за неодобрение и даже подумала: «Ну что ты качаешь головой?! Осуждаешь? Думаешь, только что мужа похоронила и уже отдыхать усвистала! Понятно! Только знал бы ты, в чем дело!»
— Не осуждайте ее, Егор Алексеевич! Она так измучилась после похорон Володи, ей это было просто необходимо! — сказала она соседу.
— Да что вы, Леночка, что вы! Мне и в голову не пришло осуждать Яночку. Я просто удивился, почему во Францию, только и всего.
— Не знаю, у них, у молодых, свои причуды! Укатила в такую жару в город, вместо того чтобы отправиться куда-нибудь к морю.
«Зато я прекрасно знаю, что это за причуды! — подумал Егор Алексеевич. — Н-да! Похоже, все идет к тому, что американская невеста Егора, как ее, Флер, кажется, на этот раз останется без жениха. Тенденция к тому имеется! Интересно, сколько времени понадобится Егору для завершения парижских дел? Теперь, поди, столько же, сколько и Яне для завершения отдыха».
Они распрощались с Еленой Васильевной, и Егор Алексеевич направился домой. Он планировал сегодня прибрать квартиру, хотя бы слегка, да приготовить себе какой-нибудь немудреный обед. Немного передохнув, не спеша, с передышками, протер пыль, разобрал особо захламленные за последнее время места, выбросив все лишнее, и взялся за пылесос. Мусорный мешочек оказался заполненным до отказа, и Егор Алексеевич решил заменить его новым. Запасные хранились у него на антресоли в прихожей, и он, кряхтя, влез на табурет, принялся шарить руками в левом углу шкафчика. Его руки нащупали какой-то рулон, полый внутри и обернутый мягкой бумагой, похоже, газетой. Что это? Какие-то старые обои? Но он никогда не укладывал на антресоли старые обои. Они всегда хранились у него в кладовке внизу. Егор Алексеевич еще раз пощупал рулон. Нет, это не обои! Под тонким слоем газеты было что-то мягкое и гибкое, похожее на грубую холщовую материю. Он удивился и потянул рулон на себя. Вынув его, слез со стула и тут же в прихожей снял с него газету, обмотанную тонкой бечевкой.
Перед ним был старый холст, настоящий. Он развернул его и обомлел.
— Это… Это… Это же «Бэль»! — воскликнул он и почувствовал, как у него задрожали руки. — Нет! Этого не может быть! Этого просто не может быть!
Егор Алексеевич до сих пор не знал, что картина пропала с выставки, — боясь за его сердце, Егор так и не рассказал ему ничего.
Старый академик, не веря своим глазам, отправился с картиной в комнату, чтобы рассмотреть ее как следует при дневном свете.
Это она! Сомнений быть не могло, он видел на выставке именно эту картину. Сходилось все до мелочей, так врезавшихся тогда ему в память! И редкие, едва заметные подтеки, оставленные белой краской в слове «Бэль» под буквой «Э» и после мягкого знака. И небольшая царапинка на руке девушки. И вмятина в верхнем левом углу, похожая на след от широкого гвоздя!
— Да что же это такое? Откуда? Откуда она тут взялась? — недоумевал Егор Алексеевич.
Он положил бесценный шедевр своего прадеда на стол и, обессиленный, опустился в кресло. Сердце взволнованно заколотилось, в левом подреберье начало покалывать.
«Ну вот! Только этого не хватало! — с досадой подумал он. — Еще помру, чего доброго, так ничего и не узнав! Так, так! — принялся он рассуждать. — Что же могло произойти за время моего отсутствия? Ведь картина перекочевала сюда именно в тот период, когда я лежал в больнице. Значит, Егор? Да нет! Это не поддается никакой логике! Этого просто не может быть! Чтобы внук… А что, собственно, внук? Да ничего! Я понятия не имею, что надо иметь в виду!»
И вдруг Егор Алексеевич вспомнил, что Егор прибыл в Москву уже в тот момент, когда выставка закрылась. Конечно! Егор еще хотел туда сходить, но было уже поздно. Конечно! Выставка Ла-Пюрель закрылась еще при жизни Володи!
