— А я теперь совершенно уверен, что эта картина и впрямь была самой лучшей его работой! — сказал Егор.
Яна, высвободившись из-под руки Егора, направилась к выходу.
— Яночка, куда же ты? — спросил Егор Алексеевич.
— Извините, но мне пора, мама с Машенькой заждались. Я пришла только на минутку, взглянуть на «Бэль».
Она, улыбнувшись старику, исчезла.
За обедом, который наскоро соорудил дед, Егор рассказал ему о том, что случилось с «Бэль», Яной и им самим во время болезни Егора Алексеевича. Старик очень расстроился, и особенно из-за причины, которая привела к гибели Володи.
— Какая жалость, что Володя погиб из-за нее. — Он кинул недобрый взгляд на «Бэль».
— Не из-за нее, а из-за каких-то подонков, дед! — возразил Егор. — Ты просто не имеешь права обвинять «Бэль» в таком грехе! Взгляни на нее, разве может такая кого-то погубить?
— Она погубила моего прадеда, — сказал Егор Алексеевич, — он просто не смог жить, потеряв ее даже в таком вот обличье!
Егор, откинувшись на спинку стула, задумался.
— Дед, а ведь она вернулась к тебе, к потомку Ордынцева! Сама вернулась! И именно к тебе, а не к кому-то другому! Причем как? Нарочно не придумаешь! И ты, заметь, не прилагал к этому никаких усилий!
Егор Алексеевич, сменив гнев на милость, с любовью и благоговением посмотрел на прадедовский шедевр.
— Я уже думал об этом, Егорка!
— Ну?
— Что «ну»! Думал и удивлялся, какой сюрприз уготовила мне судьба на старости лет.
— И что же ты собираешься теперь делать, дед?
— Не знаю, Егорушка! Не знаю! Заявить о том, каким образом она оказалась у меня, чревато последствиями, затаскают до смерти! Да и кому заявлять-то, милиции или француженке этой, предок которой решил украсть картину? Оставить у себя? Сам понимаешь, тоже чревато! А ты, потомок Ордынцева, как думаешь ты?
— Не знаю! — вздохнул Егор. — Но раз решения пока нет, то и думать об этом сейчас не стоит! Оно придет потом, когда потребуется! Как «Бэль», само собой!
«Мой внук! — с великим удовлетворением подумал Егор Алексеевич в который уже раз. — Теперь и умирать не страшно. Он сделает все, как надо!»
— Ну что ж, Егорушка, наверное, ты прав! Давай не будем сейчас об этом думать!
ГЛАВА 26
Они прощались.
— Яночка! — Егор, оторвавшись от ее губ, скорее простонал, чем произнес ее имя.
— Все, уже пора! Уже пора-а, без всякой твоей «еще минуточки»! — тихо прошептала ему на ухо Яна. — Регистрация давно началась!
Егор взглянул на часы.
— Да, пора! — И его взгляд, вернувшись в реальность, посерьезнел.
— Яна! — Он нежно взял в свои ладони ее лицо и заглянул в глаза. — Я ничего не могу тебе обещать! Я не знаю, что меня ждет там, и, как я поступлю, тоже не знаю! Ты меня понимаешь?
Она почувствовала, что к горлу предательски подкатывает соленый ком, и, отведя глаза, согласно кивнула.
— Я только хочу сказать, что очень, очень тебя люблю! Слышишь?
Яна снова кивнула.
— Я хочу, чтобы ты это знала!
— Я буду этим жить, Егор! — Она нежно ему улыбнулась.
У Егора захолонуло сердце. «Господи, как я теперь буду жить без этой твоей улыбки?» — в отчаянии подумал он.
— Прости меня, Яночка, прости!
— Простить? — Она удивленно вскинула брови. — За что? За счастье, которое ты мне подарил?! Да я скорее не простила бы тебя, если б этого не случилось! Я никогда не была так счастлива и, думаю, уже не буду, просто потому, что больше не бывает! А ты говоришь «прости»! Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна!
— Но я ничего не могу тебе обещать! — в отчаянии воскликнул он.
— А мне и не надо никаких обещаний! Я никогда ни на что не рассчитывала и рассчитывать не собираюсь! И потом, у меня останется маленькая частичка тебя, правда, вот такусенькая, — она показала кончик мизинца, — это твои стихи! Они останутся со мной навсегда, на веки вечные! Их никто не сможет у меня украсть, как «Бэль», потому что они будут жить в моей памяти и я их оттуда никуда не выпущу!
Яна восторженно смотрела на него, произнося эти слова, и все еще машинально показывала ему кончик своего мизинца. Егор наклонился и прикоснулся к нему губами:
— К этой твоей частичке я прилагаю и свой поцелуй! Не выпускай и его из своей памяти! Ладно?
И тут Яна почувствовала, что она не в силах больше сдерживаться, что вот-вот расплачется. «Нельзя! — строго сказала она себе. — Сейчас — ни в коем случае. Крепись, как хочешь. Он не принадлежит тебе, и ты просто не имеешь права навязывать ему свою боль».
— Егор, мы опять забыли про время! — воскликнула она. — Твой самолет просто-напросто сейчас улетит! Пошли скорей!
И она потянула его из машины.
ГЛАВА 27
Нью-Йорк встретил Егора дождем и серым неприглядным туманом.
«Погода под стать моему настроению», — с грустной иронией подумал он и, поймав такси, поехал домой.
Родители с нетерпением ждали его появления, и вместе с ними ждала его Флер, об этом сообщил ему по телефону отец. Как он ее встретит? Что скажет? Что он теперь может сказать?!
Дверь открыла Ольга Николаевна и с радостным возгласом «Сынок!» повисла у него на шее. Вслед за ней в прихожей появилась Флер и, скромно ожидая своей очереди, прислонилась к стене. Из ее глаз струилась радость, на губах играла счастливая улыбка, а в позе, в сложенных на груди руках угадывалось нетерпение, желание поскорей оказаться на месте Ольги Николаевны.
Господи! Флер! У Егора застонало сердце. Ну как он может лишить ее всего этого?! Заставить страдать, вместо того чтобы радоваться, плакать, вместо того чтобы улыбаться! Он просто не имеет на это права! И он улыбнулся ей, освобождаясь от материнских объятий.
В столовой Егора ожидал торжественный ужин, заботливо приготовленный мамой с помощью Флер. Евгений Егорович, который так и не показался в прихожей, не желая лишать радости женщин, поднялся с кресла навстречу им с Флер:
— Ну, здравствуй, сынок!
За ужином Егор подробно рассказывал о своей поездке в Москву. О Егоре Алексеевиче, о его здоровье, об упрямом нежелании деда расставаться с родиной. Он поведал наконец о цели своей поездки, о вынужденном визите в Петербург и Париж, утаил только сведения о «Бэль», решив прежде поговорить об этом с отцом наедине.
После ужина они с Флер уединились в его спальне. И с этого момента для Егора начались сплошные испытания, испытания притворством и ложью, демонстрацией несуществующих чувств и старательным показом своего присутствия при полном его отсутствии. Одним словом, в отношениях с Флер он изо всех сил старался походить на себя прежнего, и поначалу она действительно ничего не замечала. Его же страдания увеличивались все больше и больше. И как бы ни оправдывал он свое притворство, оно ему претило, выводило его из себя! И потом, он очень скучал по Яне, да какое там скучал, он просто сходил по ней с ума! Ему так хотелось позвонить ей и хотя бы голос ее услышать. Но он не решался. Да и зачем, если он ничего не собирался менять в своей жизни.
Однако такое положение вещей не могло остаться без последствий. Егор стал раздражительным, вспыльчивым, его мучила бессонница. Это заметили даже сослуживцы. Ольга Николаевна не могла понять, что происходит с ее всегда уравновешенным, деликатным мальчиком. Он раньше никогда не раздражался при ней, не срывался по пустякам на повышенные тона. А теперь! Теперь его просто было не узнать! Она видела, что с ним что-то происходит, понимала, что ему отчего-то нет покоя, но отчего? Однажды она попыталась с ним поговорить, но Егор уклонился от разговора, заявив, что у него все нормально, и попросил ее больше не приставать к нему со всякой чепухой.
Ольга Николаевна поделилась своей тревогой с мужем:
— Знаешь, Женя, мне кажется, что с Егоркой что-то происходит.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Евгений Егорович, научившийся за долгие годы их жизни полностью доверять проницательности жены.
