заправляет парадом, а Тома таки нашла себе шайку из ребят ее возраста и строит всех и вся.
Кошмар. Это. Полный. Помогите!
Слова отказывались сбиваться в связную речь, а мой мозг воспринимать реальность происходящего. Ну как так-то?! Почему мне не возвращают мою одежду?
Гауф после страстного воссоединения со мной в сознании свалил в закат. И правильно. Я его обещала на органы пустить. Для людей, кому мозг, почки и сердце нужнее, потому что они ими пользоваться будут, а не тупо носить в своем теле!
Куда он смотрел? Как мог допустить это?
– А жених-то у тебя ладный, Умочка. Мне теперь и умирать не страшно. В хорошие руки отдаю тебя.
Раньше я бы испугалась и глаза закатила, но тут сил спорить поприбавилось. Я истерично отвечала:
– Ба, не жених он мне! И вообще, вы почему до сих пор не уехали и меня с собой не забрали?!
Бабушка с удивлением на меня смотрела, словно я спятила. Потом демонстративно у виска покрутила, выдав:
– Вот умная ты у меня, хорошая, а иногда дурадурой! Ну когда ж я еще в такое место выберусь. Даже если жених твой сольется, все равно веселье-то мне какое. Ты уж уважь бабушку, я тут скинула лет двадцать, ну и кормят здесь вкусно, а какую кровать мне выделили…
Закатила глаза. Ушлая бабулька! Но она была права. В последние годы она скорее напоминала мне сгорбленную старушку, что доживает последние годы не в самых приятных условиях.
Плюс проблемы со здоровьем и прочее. А здесь и правда разительные изменения. Она улыбается и похожа на ту деятельную женщину, что больше двадцати лет назад улыбалась мне, отказываясь пеленать.
Вообще, бабушка у меня всегда была прогрессором, недаром она отца моего в одиночку вырастила таким классным. Дед погиб давным-давно, а замуж она выходить отказывалась. А потом и единственный сын с невесткой…
Посмотрела на ее лучистые глаза в обрамлении морщинок и крепко обняла. Может, она и права, что бы там у нас с Гауфом ни было, сейчас ей хорошо, да и мне, что уж греха таить, тоже.
Никогда еще не чувствовала столько заботы, только когда родители живы были, пожалуй. Бабуля ушла чаевничать с мамой Гауфа, а я встала и потихоньку полезла в шкаф.
Нет, нехорошо так делать, но лежать под одеялом осточертело. Я на волю хотела! Дайте мне одежды. Открыла створки и поняла, что одежду я знаю. Я что, лежу в комнате Гауфа?!
– Эмма, не могу сказать, что мне не нравится, но я тут одежду твою принес…
Развернулась, судорожно прикрываясь. Что за дебильная привычка такая подкрадываться. Тем более что свой привычный спортивный топ я сменила на очень красивый комплект белья. Мама Сережи подарила, сказала он уже лет пять лежит новый и мал ей. Я сделала вид, что поверила.
Сережа смотрел на мое тело, ничуть не стесняясь, а я у меня язык в заднице оказался. Прилип к небу намертво под этим темным, всепоглощающим…
Так и стояли мы. Я полуголая в одном белье. Между прочим, с кружавчиками! Отродясь такое не носила. И Сережа – со стопкой моей одежды в руках. В итоге он хрипло сказал:
– Черт, Рвач. Оденься. Никогда не думал, что скажу это девушке, что только что в таком виде лежала на постели. На моей постели! Фак, ну я же тоже не железный!
Меня словно переклинило. Адреналин впрыснулся в кровь. Его слова меня… Раззадорили. Стало приятно и обидно одновременно. Потому что я живо представила, какой табун тут лежал до меня.
Руки расслабились и опустились, и я, наверное,вообще мозг свой потеряла в болезни, потому что стала наступать на него с язвительным:
– Что, обычно тут телки голыми лежат, да, Гауф? А я вот такая болеть вздумала. Привык тут раскладывать барышень?
Меня обуяла ярость. Такая яркая, открытая. Захотелось грязно выругаться, но вместо этого я лишь встала к нему вплотную, тяжело дыша. Я заводилась, сгорала в этом странном, новом чувстве.
– Рвач, я же тебе сказал, что не железный.
Его голос стал опасным, хриплым. И теперь роли поменялись. Я попятилась, но мне не дали. Одежда полетела вниз, а мою талию обожгли его руки. Кожа к коже, как еще никогда не было.
Я уперлась руками в его грудь, немного испуганно, с широко раскрытыми глазами. Я хотела его подразнить, наказать, но, походу, немного не рассчитала силы.
Точнее… Я забыла, как тело реагирует на него, тем более что Гауф в одно мгновение из просто парня превратился в настоящего хищного мужчину. Его руки заскользили по моей обнаженной коже, заставляя прикусывать губу, а сам он прижался ко мне теснее.
Вне всяких сомнений, я чувствовала там ЭТО. И это был не огурец в кармане. Стало страшно. Страшно любопытно, и в голове мелькнула шальная мысль: а если попробовать с ним? Если отбросить все сомнения и…
– Зинаида Ивановна, не переживайте. Давайте еще на денечек у нас? Выходные же, тем более что мы чувствуем виноватыми, а ваш рецепт варенья просто потрясающий! Моя экономка все записывать не успевает.
Мы отлипли друг от друга как ошпаренные. Точнее, я отлипла. Гауф продолжал смотреть на меня потемневшими глазами. Наблюдал, не отрываясь, как я галопом неслась в кровать, чтобы спрятаться под одело.
Дверь отворилась, впуская маму Сережи и бабулю, а сам парень методично поднял мои вещи с пола под вопросительными взглядами. Да что ж он так на меня смотрит! Всю контору спалит.
И тогда он подошел ко мне, наклонился, якобы передавая мне стопку, а сам тихо прохрипел в ухо:
– Мы не закончили, Рвач.
Мне срывало крышу. Медленно, методично, но по всем законам жанра. Потому что я понимал – наша история скоро схлопнется как зараза. Быстро, четко, без всяких прелюдий.
А я только входил во вкус. Эмма меня если не провоцировала, то бесила до зубовного скрежета. Я когда ее в белье этом увидел, то все. Вспомнил все свои прегрешения. Иначе за что мне столь жестокое молчание?
Гадство! Додумалась же включить режим хищницы. И ведь получилось. Что взбесилась-то? Вышел из комнаты, пока не наломал дров, и направился к главному входу.
Мимо ураганом пронеслась Тамара. За ней маленькой ордой последовали парни. Сегодня дом снова был полон гостей, и все норовили познакомиться с бабушкой Эммы и ее сестрой.
Я что-то упустил момент, когда мы ее спасли и плавно перетекли в знакомство с родителями. Какой-то несмешной анекдот получается. А родители-то
