Занятия… Да какие к черту занятия? Чувствую, как рядом проседает матрас от того, что Варя садится ко мне на кровать. Хочется от всего выть. Громко и истошно. Правда, и это не могу. Голова иначе треснет.
— Если ты хочешь, чтобы я ушла, то так и скажи, я прямо сейчас уйду сама из этого дома. Мне надоело разрываться между вами двумя. Надоело слушать его причитания и врать по твоим же просьбам, что у тебя все нормально. Это ненормально, Соня. И твоя апатия мне просто осточертела. Я уже не знаю, что мне делать, — в этом я с тобой солидарна. Я уже давно не знаю, что делать. — Да посмотри же ты на себя со стороны. Ведь еще недавно у тебя был боевой дух, а сейчас что? — проводит рукой по волосам и, кажется, на какие-то секунды мне становится легче. Даже приятно. Правда, длится это до тех пор, пока в висок не ударяет очередной импульс. — Ну скажи, что не так?
— Все так.
— Может быть что-то болит? Ноги? Я читала, что возращение чувствительности болезненно.
— Ничего не болит.
— Все, Соня, — шумно выдыхает. — Я сдаюсь. Я больше не буду врать Бестужеву, что у тебя просто нет настроения разговаривать. Скажу ему все как есть. Надоело.
— А ты не врешь. У меня действительно нет настроения и желания с ним разговаривать.
— Мне тебя привязать и вливать еду через зонд?
— Я не хочу есть. И мне плевать, как это выглядит и кому что надоело.
— А что ты хочешь?! Сколько уже можно жалеть себя?
Вот сейчас я четко понимаю, что больше не могу. Хочу просто заснуть и больше не проснуться. Наступил такой момент, когда я четко поняла, что все. Это точно рак. Раньше промежутки между приступами головной боли были больше. По три дня точно. Сейчас отходняк — один день, во время которого я чувствую дикое облегчение, но и колоссальное чувство опустошения. Я не успеваю перестроиться. И не получается набраться энергии. Меня сжирает собственная голова. Я даже не могу есть конфеты. Просто не хочу. Дошло до того, что я во всех красках представляю, как опухоль разъедает участки моего мозга. Я четко вижу эту картинку. Медленно, но каждый участок мозга в черных точках. И если еще недавно я радовалась, что у меня не парализовало руку и это всего лишь эффект от сдавления, то сейчас, лежа ночью исключительно на спине и контролируя каждое свое движение, я понимаю, что с моей левой рукой что-то определенно не так. Запястье горит, ноет и чувство как будто я его не ощущаю. Я даже не могу объяснить, что это такое. Хотя по сравнению с головой — это полная ерунда. Но страшно. Жуть как страшно, что вот-вот не смогу ею двигать.
— Соня, — вновь Варин голос врывается в мое сознание. Пытаюсь вспомнить, о чем она вообще меня спрашивала. Что я хочу… точно. А что я хочу?
— Хочу, чтобы у всех все было хорошо. И я не жалею себя.
— А что ты делаешь почти две недели безвылазно в кровати? Ну зачем ты себя гробишь? — открываю глаза, когда понимаю, что последнюю фразу Варя говорит уже совсем не громко, но с типичной интонацией плачущего человека.
— Зачем ты плачешь?
— Жалко мне тебя, дурочку такую.
— Жалеть будешь, когда я умру.
— Ну может хватит?!
— Да, давно уже все хватит. Пожалуйста, не лей слезы. У меня слабодушие, хочется ныть в ответ. И вообще, Варь, я хочу спать, — не хочу. Но слышать чей-то голос просто невыносимо. — Я возьму трубку, когда Бестужев позвонит в следующий раз. Обещаю.
— Хорошо, но давай сейчас поедим. Просто бульон. Пожалуйста, — шмыгая носом, уже тише произносит Варя.
— Давай, — киваю в ответ.
Неимоверным усилием я заставила себя как-то съесть суп. Осталось его только не извергнуть обратно. А это сложно, учитывая, что после еды меня тошнит.
— У меня к тебе просьба. Только отнесись к этому серьезно и пообещай, что выполнишь. Поклянешься?
— Во-первых, я еще не слышала твой бред, в смысле просьбу. Во-вторых, за выполнение просьбы, ты съешь кусок этого мяса, — указывает глазами на тарелку. — А если в придачу к мясу съешь и овощи, то я точно дам клятву. Только сначала ты все съешь, а потом уже просьба.
— Ладно, — нехотя соглашаюсь я, прекрасно осознавая, что на мою просьбу мало кто откликнется, возможно, только Варя. Именно поэтому и принимаюсь за мясо с овощами.
Справившись с едой, чувствую себя каким-то героем, несмотря на подступающую к горлу тошноту.
— Если так случится, что мне станет плохо, в смысле реально плохо, и я не смогу не только обслуживать себя, но и вообще… все. Если все не смогу. Ни двигаться, ни думать. Ну вот все. Если вдруг так случится, пообещай, что ты мне поможешь уйти. С помощью каких-нибудь таблеток или капель. Ну так, чтобы тебя ни в чем не обвинили. Я читала об этом, достаточно просто передозировки какого-нибудь лекарства, например…
— Так, стоп, — резко прерывает меня Варя. — Что ты вообще несешь?! Я еще раз спрашиваю, у тебя что-то болит? Почему ты так говоришь?
— Нет, — мотаю головой из стороны в сторону. — Ничего не болит.
— Тогда откуда такие мысли?!
— Ниоткуда. Просто какое-то предчувствие. Мало ли что. Это же жизнь. Всякое может быть. Пообещай мне, пожалуйста. Мне очень надо знать, что кто-то это сделает, если так вдруг случится. Варь, ну пожалуйста? — смотрю в ее растерянное лицо и не знаю, что думать. Меньше всего я хочу, чтобы меня записали в сумасшедшие. — Пообещаешь?
— Хорошо. Обещаю, Соня, — растерянно бросает Варя.
— Спасибо. Знаешь, я хочу в душ.
— А может лучше в ванну? Полежишь, расслабишься. Там уже есть все приспособления, чтобы ни тебе, ни мне не корячиться.
— Нет. Мне будет достаточно посидеть под душем.
— Хорошо, — тянется рукой к моему лбу и проводит кончиками пальцев. — Может хочешь конфеты? Я купила с пониженным содержанием глюкозы. Молочный шоколад. Все как ты любишь.
— Нет, не хочу.
— Тогда давай ты дождешься звонка от Глеба Александровича, а потом в душ.
— Хорошо, — киваю в ответ, а сама понимаю, что не отвечу.
Несколько минутных разговоров за эти две недели сводились лишь к тому, что я пыталась не послать его открыто в задницу. Тихое монотонное произношение сухих заученных фраз и все. А два дня назад, когда все окончательно осточертело, я не выдержала и послала его к черту без приветствий. Благо, хватило ума не ляпнуть про «солнышко».
Вот только сегодня мне не пришлось врать Варе. После обеда Бестужев не позвонил. И после душа тоже. И Варя больше не напоминала о нем.
— Может немного посушим тебе волосы? А то после сна их потом не распутать.
— Мне не перед кем красоваться. Мочалка вместо волос — лучше, чем лысая голова. Все, Варь. Я хочу полежать.
— Подожди. Ты помнишь, что вечером должен прийти Сергей, — поднимаю взгляд на Варю и только сейчас осознаю, что сегодня пятница. Вот только мне уже плевать. На Сережу — нет. Но видеть его вблизи я не хочу.
В прошлую пятницу во время его прихода у меня был массажист. Я специально делала все, чтобы не видеть Сережу и время так подгадала. И массаж терпела только для того, чтобы ко мне никто не заходил. Правда, он как назло взял и дождался.
— Не пускай его ко мне. Скажи, что я устала и сплю после занятий.
— Почему?
— Я сказала не пускать его ко мне и точка, — не хватало еще, чтобы он видел меня такую. Правда, лучше я все равно уже не стану и дело далеко не во внешности. — Все, Варь, иди. Я хочу немного поспать. Ты только не обижайся. Хорошо?
— Не обижаюсь.
Глава 38
Просыпаюсь не потому что больно, к этому я привыкла, а от того, что с моей головы резко сдергивают покрывало. Причем делают это намеренно. Варя так со мной себя не ведет. Осознание, что она впустила сюда Сережу, моментально приводит меня в чувство. Ведь просила этого не делать. Нехотя открываю глаза, щурясь от яркого света, и тут же попадаю взглядом на… Глеба.
— Это последний раз, когда я срываю из-за тебя важные дела, — цедит сквозь зубы.
Я нахожусь в каком-то ступоре. Ни сказать, ни что-либо сделать в ответ не получается. Правда, когда Глеб подается ко мне и без спроса также резко дергает вниз покрывало, полностью раскрыв меня, во мне появляется чувство протеста. Приподнимаюсь на локтях и только хочу возмутиться, как слышу резкое и очень ядовитое:
