ела то же, что и я, но была как огурчик.
Не пострадал больше никто из отдыхающих. А мне прислали доктора.
И вот тогда, словно мало было мне всех моих бед и неприятностей, прозвучал приговор.
Мое заточение с Тагиром принесло свои плоды. Я забеременела.
Помню, смеялась в лицо доктору и качала головой: мол, не верю. Не дошел еще до вас прогресс, не можете вы отличить ротавирус от беременности. Но когда пятый по счету тест показал две полоски, я начала осознавать, насколько сильно попала.
Мама обрадовалась. Даже Вовка выглядел растерянным, но все время улыбался. Пытался невзначай потрогать мой живот, и не понимал, почему я хожу прибитая шоком.
— Даже не думай, — когда я спросила, что мне делать дальше, и не критичный ли срок для избавления, сказала мама. — Воспитаем. Отец — не Косач?
— Отец — Тагир Булатов, — из моих глаз полились слезы. — Но ты ему не скажешь. Он не должен узнать.
— Это неправильно, Юля.
— Отцу моего ребенка плевать с высокой колокольни. Он вернулся к своей семье. Я знаю, что вы с отцом теперь попытаетесь на него надавить. И да, скорее всего, он никуда от меня не денется, но я так не хочу! Нет, Тагир сделал свой выбор. Пусть остается с семьей. А мы, как ты сказала, воспитаем его. Скажу, что отец был космонавтом и трагически погиб при колонизации Марса. К тому времени прогресс и до этого дойдет.
— Я все-таки напишу отцу. Как мне не хватает разговоров по телефону, но главное сейчас — уберечься. В Киеве началась нереальная бойня. Мы не можем подвергать семью риску.
— Он что-то еще написал? Булат… с ним? — я прикусила язык. — Нет, мама, я не хочу знать. И пообещай, что не скажешь. Это не жизнь будет — с мужчиной, который любит другую женщину. Не хочу такого ада.
— Понимаю тебя, — смахнула слезу мать, но развивать тему не стала.
Мне хотелось поделиться с близкими неожиданной новостью, но я держалась. А отец вообще перестал выходить на связь. И когда его доверенное лицо все-таки связался с мамой по телефону… Вот тогда мне предстояло пережить еще один удар.
Они бы и рады были скрыть это от меня, но это было невозможно.
Отец погиб. Его машину расстреляли на выезде из города. Нападающих взяли, на допросе они раскололись. Улики против Косача стали железобетонными, его и подельников арестовали сразу же. Только ничто. Даже смертная казнь, уже не могли вернуть к жизни папу.
Так сильно я не плакала, даже когда Тагир выбрал не меня. Я потеряла отца тогда. Когда наконец его обрела, и поверила, что теперь он будет не тираном, а каменной стеной.
Рыдала целыми днями. Бывало, отвлекалась на серфинг или снорклинг — но истерики тут же накрывали прямо в воде, и я убегала прочь, чтобы вдали от посторонних глаз выплакать свое горе.
Иногда меня буквально косила ненависть к Тагиру — если бы он не появился в нашей жизни, отец остался бы жив. Жив, пусть даже не зная, что породнился с тем, кто его подставлял. И тогда бы его просто убрали чужими руками.
А потом внизу живота как будто оживали едва уловимые толчки, похожие на взмах крыла бабочки… и я неосознанно улыбалась сквозь слезы. На таком сроке шевелений не слышно, я ощущала их, скорее, ментально. Мой ребенок как будто пытался забрать часть боли к себе.
И когда я это поняла, мысленно прокляла себя за слабохарактерность.
Он не должен ощутить и доли того, что сейчас съедает меня. И именно с этой поры я поклялась себе любой ценой сделать так, чтобы он развивался внутри, не подвергаясь никаким стрессам. Говорят, на этом сроке уже появляется душа. И я убедила себя в том, что это душа моего отца.
Возвращались в пустоту. В дом, где я больше никогда не услышу папиного голоса. Я была бы счастлива, даже если бы он кричал на меня, как в детстве, и доводил до слез. Я бы простила ему все.
Мы даже не смогли его похоронить. Мама говорила — к лучшему. Хоронили в закрытом гробу. И если бы я там присутствовала, боюсь, срыв был бы неминуем.
Ко мне вызвали докторов. После, поставив капельницу и убедив в том, что беременность протекает хорошо, и что главное для меня — не поддаваться тяжелым мыслям, уложили в постель.
А когда я проснулась ближе к вечеру, услышала внизу голоса. Вернее, из всех этих голосов я слышала только один. Один, до боли знакомый голос.
«Твой отец здесь», — впервые за долгое время счастливо улыбнулась, поглаживая живот. О том, что у Тагира другая жизнь, даже не вспомнила. Как мало надо мне оказалось для счастья — всего лишь услышать любимый голос… Который звучал все громче. Не потому, что сорвался на крик. Потому, что приближался.
— Она спит, скорее всего, — предупредил брат.
— Я побуду с ней, пока не проснётся. И спасибо тебе.
Двери отворились. Я поднялась на локтях, поднесла руку ко рту, чувствуя, как по щекам бегут непрошенные слезы, а на губах расцветает счастливая улыбка…
Тагир
Я держу в своих объятиях самую дорогую мне женщину в этом мире.
Прижимаю к себе, осыпая поцелуями мокрые от слез щеки. Вдыхаю запах ее волос и кожи, ощущая, как бьется ее сердце. Уже два сердца — черт его знает, должно ли оно биться у моего ребенка на этом сроке, но все равно ощущаю.
Не понадобилось слов. Я сам не свой после долгой разлуки. И все, что мне надо — её тепло, безумное доверие и тот блеск в глазах, который каждый раз будет напоминать мне: все было не зря.
Все горы, которые мне не покорились. Боль, которая сжирала меня на протяжении долгих лет. Годы в темноте, с ослепляющей жаждой мести, годы тупика и ложного пути. Все не зря. Я потерял очень много. Но теория белых и черных полос в очередной раз доказала право на существование.
Я обрел то, ради чего стоит жить. И больше я никогда не выпущу это из рук.
А Юля… Она навсегда останется дерзкой и непокорной. Той, которую я полюбил. Пройти мимо этого пламени и не растопить лед было невозможно. Я понял это с самого начала, но со свойственным мне упрямством гнал прочь.
Позади бой. Финальная, я надеялся, потеря. Больше я не допущу подобного. Не стану терять тех, кто мне становится дорог.
Я заслужил на
